Старик не дал Сверчку договорить. Он сунул ему в руки свою кружку с вином, которую едва пригубил.
– Пей одним махом! – велел жрец.
– Ваша светлость!.. – умильно искривился Парселис. – Да за такое… Да вы ж… солнце вы мое лучезарное…
– Пей!
В один прием поэт выхлебал содержимое кружки и обмяк в кресле.
Странствующий жрец прошел в угол комнаты, к сваленной там куче тряпья. Откопал пару сандалий, надел их на свои стертые в кровь ноги, затянул ремешки. После этого он выглянул в коридор, разбудил слугу и сообщил ему, что господин капитан требует еще вина. Дождавшись возвращения слуги, старик поставил кувшин на стол – прямо перед Парселисом, а сам, хромая и сутулясь, вышел во двор. Сел под стеной и закутался в свою хламиду. Смена караула, проходя мимо него, слышала, как жрец невнятно бормотал себе под нос:
– А может быть, это все и на самом деле слухи? Может быть, я напрасно беспокоюсь?.. Но даже если то, чего я боюсь, правда… Что тогда делать? Что я могу сделать – один в чужой стране?..
Но ратники на бормотание полоумного старика внимания не обратили.
На рассвете стража открыла ворота крепости – крестьяне из близлежащей деревушки ввозили телегу гнилого прошлогоднего картофеля. Старик попытался было покинуть крепость, но один из стражников придержал его за плечо.
– Куда собрался? – осклабился он в лицо жрецу. – Господин капитан велел тебя пустить, так господин капитан теперь пущай приказ дает обратно выпускать. Здесь тебе не постоялый двор, а пограничная застава.
– Долго придется ждать, пока господин капитан очухается… – пробурчал старик.
– Чего-о? – разинул рот стражник, угрожающе надвигаясь на жреца.
Но тут со сторожевой башни донесся тревожный свист. Стражники задрали головы.
– Двое всадников, – проорал ратник на башне, – знамена… Не разобрать пока… Но уж шибко скачут – как бы не случилось чего… Слухи-то вон эва какие ходят…
Никто из воинов крепости не заметил, как при этих словах побледнело лицо старика.
– Разобрал знамена! – крикнули с башни. – С южной заставы парни скачут. Что ж такое стряслось-то?
К тому времени, когда всадники осадили коней у стен крепости, в воротах сгрудилась добрая половина гарнизона.
– Люди князя Рагатристеля… – первое, что сказал один из прибывших – воин в испачканном копотью кожаном панцире. Кисть правой руки его, подвешенной на грязном лоскуте к шее, была черна и скрючена, – этой ночью… – голос его оказался тускл и ровен, – в полночь… – И он замолчал, точно в горло ему вбили кляп.
Второй воин не спешивался. Он тяжело дышал, будто добирался до крепости не верхом, а пешком. Глаза его блуждали по сторонам, но словно не видели ничего вокруг.
Ратник с изувеченной рукой прокашлялся и продолжил:
– Только знамена и спасли, – сказал он. – Шестеро нас… осталось.
Кто-то из крепости капитана Парселиса охнул:
– Да