В приведенных портретах анализ Сент-Бёва обращен на поиски «тайного звена», соединяющего два бытия художника – «новое, сверкающее, великолепное», проявляющее себя в художественном произведении, и «тусклое, замкнутое, скрытое от людских взоров, которое он предпочел бы навеки забыть»[33]. При этом условии, по мысли Сент-Бёва, исследователь может считать себя познавшим самую суть творчества писателя. Но так ли это?
В методе Сент-Бёва средоточием отношений реальности и традиций является биографический автор, а не автор– субъект сознания, концепированный автор, выражением которого предстает художественный текст.
Однако и «бесхитростная» описательность Сент-Бёва на поверку оказывается ходом, ведущим к значимому аналитическому пассажу. Обратимся еще к одному примеру – статье об «Исповеди» Руссо. Далеко не все в этой работе можно считать сегодня справедливым. В ней слышится отзвук голосов, обвинявших просветителей, и в том числе Руссо, во всех крайностях и последствиях Великой буржуазной революции. Сент-Бёв полагает, что, исповедуясь перед всеми без христианского смирения, Руссо поступает как врач, увлекательно описывающий несведущим пациентам симптомы душевной болезни. Но новаторский характер «Исповеди» в статье подмечен точно, и сделано это опять-таки при помощи биографического метода. Из описаний родных Руссо, его жизни в мещанской швейцарской среде, из анализа известного эпизода о совместном чтении вместе с отцом оставшихся после смерти матери занимательных романов Сент-Бёв делает удивительный по тонкости вывод. Приведем цитату из Руссо, откомментированную Сент-Бёвом: «Вначале отец “всего-навсего хотел научить меня грамоте на занимательных книжках; но вскоре я так приохотился к чтению, что мы стали с ним читать по очереди без передышки и проводили за этим занятием целые ночи. Мы никак не могли расстаться с романом, пока не дочитывали все до конца. Иногда отец, услыхав, что уже щебечут ласточки, пристыженно говорил: пойдем-ка спать, видно, я не меньше ребенок, чем ты”».
Обратите внимание на эту ласточку – это первая ласточка, и она возвещает новую весну в языке; появляется она только у Руссо. Вместе с ним наш восемнадцатый век начинает чувствовать природу
Точно так же именно Руссо первым в нашей литературе начинает чувствовать домашнюю жизнь, жизнь небогатых горожан, потаенную, сосредоточенную, в которой скапливается столько сокровищ добродетели и кротости»[34].
То, что Сент-Бёв делает при помощи биографического метода, можно осуществить и по-иному, так, как написано во многих учебниках и статьях: вначале связать художественные открытия Руссо с сентиментализмом, в котором отразились настроения народных масс, не удовлетворенных официальным просвещением, затем изложить биографию и творческий путь Руссо, а при характеристике «Исповеди» подтвердить цитатами развитие у Руссо чувства природы и анализ внутреннего мира человека. Кому-то эта сухая