Преферансом она баловалась полвека назад, в отпуске на Кавказе, а пристрастилась к нему недавно, когда ей стало мерещиться, что на игру к ней приходят партнёры. Они появлялись в полночь из темноты. Один учёный с мировым именем, каким ей обращаться к нему не хотелось, поскольку им пользовался целый выводок его потомства, а она, ни сутулой машинисточкой, только начинавшей свою практику, ни много позже, уже съевшей на этом деле собаку, не могла его даже произнести из-за спазм, схватывающих от волнения её голосовые связки; теперь же, когда «светило» просиживал около неё часами, и она могла варьировать на разные интонации его дворянское «…ской», она не желала им пользоваться из гордости и обращалась к учёному с насмешкой: «доктор-профессор» и на «вы». Вторым партнёром был всего лишь кандидат наук. Ему она тоже печатала. Этот остроумный холостяк, не чаявший души в своей мамочке, пользовался её благосклонностью больше. Его она называла Ги-Ги, Гиндик, Гиндечка и часто хвалила: «Ги-Ги, спасибо, что приводишь ко мне доктора-профессора. За это я тебя когда-нибудь расцелую!» Остальных, являвшихся на игру без приглашения, она не подпускала не только к столику торшера, но даже к низким спинкам парных кроватей, на одной из которых она то полулежала, то садилась, в зависимости от хода игры.
Сейчас игрался мизер!
Азарт достиг высшей точки. Эмилия сидела. Свой веер она прижимала к бесформенной мякоти груди, когда-то ожидавшей прикосновения руки доктора-профессора, теперь, конечно, на это потерявшего право. От времени, когда он мог бы это право иметь, остались только купленные у антиквара кровати и тогда совсем новый торшер. Внимание партнёров было на разложенных по его столику картах. В раскладе доктора-профессора почти сплошь краснели сердечки, и был его ход. Эмилия не должна была брать взяток. Но, если профессор шёл пиковым тузом, Гиндик скидывал на нём свою единственную черву, Эмилия давала пику, каких у неё было полвеера, то на второй ход профессора семёркой червей она получила на свою единственную червонную восьмёрку взятку, и к той, как паровозу, прицепился бы взяток целый состав!
Сердце преферансистки трепетало. Её частое дыхание можно было слышать в тиши ночи уже не только возле торшера, но и там, куда его свет едва достигал, в полумраке комнаты, в темноте коридора. Первую взятку на туза доктор-профессор взял. Снова был его ход.
Отставив пухлый мизинец, перехваченный перстнем с выпавшим камнем, Эмилия Романовна занесла ладонь над червонной семёркой профессора: «Не бубна ли это?» Рука, как миноискатель, зависла над его веером карт, готовясь «помочь» ему сделать ошибочный ход. Но из пустоты, где Эмилия ощущала присутствие доктора-профессора, к ней шла такая нежная энергия, что подмухлевать над ним стало стыдно. Эмилия засмущалась. Интерес к картам погас. Ей захотелось поговорить.
– Гиндик! – пугаясь в первый миг своего голоса, обратилась она ко второму партнёру. – Помнишь, мы случайно встретились в Сочи? Ты как раз в тот год защитился и был очень счастлив. Ты был с мамой. Она в шикарной соломенной шляпе, но вечно с сигаретой. Вы были необычной парой на пляже! Ты без конца всех смешил анекдотами! Вытащи ещё парочку из своих карманов! Рассмеши нас!
Будто услышав ответ: «Продырявились карманы. Некому стало штопать, всё из них выпало», – Эмилия Романовна с грустью ответила:
– Да, всё изменилось! Сколько мы не виделись, Гиндечка? Ты тогда щеголял. А я?… Не хочу вспоминать. Почему-то я горбилась. Но доктору-профессору нравилась. Доктор-профессор, помните, это была наша последняя встреча, вы передали мне со своей рукописью милый шарж на меня – синий цветок колокольчика, склонённый над печатной машинкой. Конечно, мне надо было в отпечатанной рукописи послать вам ответ. Вы его ждали?…
Профессор молчал. Эмилия Романовна склонилась подсиненной сединой, словно головкой колокольчика на рисунке профессора, и долго представляла, как он искал ответ в отпечатанных ею работах. После шаржа он передавал ей печатать только с посыльными.
В квартире ходом часов на стене оттикивалось течение времени. Эмилия Романовна слышала его, а от Гиндика и профессора ни звука. Расклад вееров привлёк её снова.
– Послушайте! Ха-ха! – она постаралась отвлечь от игры партнёров. – На днях покупаю эту колоду, а какая-то пигалица к продавцу мимо меня. Так молодой человек ей: «Осторожней! Видишь, стоит антиквариат!» Ха-ха! Господа, я – уже антиквариат?! Вы так же находите? Ги-Ги? Ответь ты! Доктор-профессор глаз не может поднять от карт! Ну какой он стал медлительный! Не решится, с чего пойти! Да вот же!
Эмилия Романовна выхватила из веера профессора, будто по ошибке, не семёрку, а девятку червей и, бросив её на игру со словами: «Простите, но мне надоело вас ждать!» – хлопнула по ней своей злополучной восьмёркой.
Проигрыш больше ей не грозил!..
Избежав его, она победительницей заканчивала мизер. Последнюю взятку она не взяла, когда свет над картами уже потускнел, а в комнате посветлело. Её сильно клонило в сон, но она успела порадоваться свету нового дня и, пока он не наступил с его скукой, сладко уснула в своих кроватях.
Попугай
Когда