Женщина облегченно вздохнула.
– Ну пойдем, что ли, в дом, – сказала она. – Проголодался, небось.
Внезапно я понял, что действительно проголодался. И мы вошли в дом.
Внутри этот дом оказался в точности таким же, как и тот, в котором я очнулся, если не считать того, что этот дом не был пустым. Большой обеденный стол застелен скатертью, покрытой искусно вышитыми цветами, на полках множество мелких вещичек и безделушек, которые неизбежно появляются всюду, где появляется женщина, слева и справа от окна висят традиционные гобелены. И эти гобелены немедленно притянули мой взгляд.
Гобелен слева от окна изображал пейзаж. Одинокая гора, столь огромная, что не поместилась целиком в картину, прихотью майаров на ее склоне возникла большая ровная площадка и на этой площадке стоит город, обнесенный белокаменной стеной. Многочисленные здания, деревянные и каменные, громоздятся за стеной, две башни, одна снежно-белая, другая грязно-серая, вздымаются в небо. Ворота крепости широко распахнуты, многочисленные хоббиты входят в них и выходят из них по своим неведомым делам. А справа от ворот, на заднем плане… никаких сомнений, это тот самый ажурный мост над пропастью, который я видел живьем минуту назад.
– Этот город… он сразу за мостом? – обратился я к хозяйке дома.
– Слава Оберику, к тебе возвращается память, – ответила она. – Это Сакред Вейл. Вспомнил?
Я отрицательно помотал головой и обратил взгляд на второй гобелен. Странная картина – воин в тяжелой броне и глухом шлеме, вооруженный длинным, слегка изогнутым мечом и небольшим круглым щитом, на котором изображен зеленый дракон, изрыгающий пламя. Воин сидит верхом на самом настоящем зеленом драконе, и на спине воина сквозь щели в броне торчат зеленые перепончатые крылья, в данный момент сложенные. Это что, помесь орка с драконом? Разве такое возможно? Воин сражается, он отбивается мечом от целой стаи куропаток-переростков. Несмотря на то, что эти птицы на первый взгляд выглядят совсем не опасными, присмотревшись, понимаешь, что дела странного рыцаря совсем плохи. На его броне не видно разрубов и вмятин, но в его позе, в повороте головы, в замахе руки, во всем облике сквозит отчаяние, кажется, что он сражается из последних сил и недалек тот миг, когда одна из куропаток, более удачливая, чем ее товарищи, прорвется сквозь веерную защиту и… и что? Просунет свой нестрашный клюв сквозь смотровые щели шлема и вырвет глаза воина? Глупость какая! Но все же, почему бой выглядит таким безнадежным?
– Это Дредвинг, – сказала хозяйка. – Вспоминаешь?
Я покачал головой. Женщина вздохнула.
– Когда я была беременна Честером, – сказала она, – по приказу Оберика великое войско отправилось на северный узел. Узел охраняли полторы сотни каменных куропаток и десяток медведей. Это была великая битва, мы победили, но из всего войска уцелели только медведи, потому что защитники узла не трогали своих родичей до последнего. Дредвинг тоже погиб в том бою. Неужели