Яйца, бобы и лепешки. Пелам Вудхаус

любовь, а влюбленные добры. Он смело пошел к нему на Парк-Лейн и встретил его у самого дома.

      – Привет! – сказал он. – Пип-пип! Ты не смог бы…

      Опыт единственного Трутня, обладавшего деньгами, наделил Пуффи шестым чувством. Можно предположить, что он обрел дар провидения. Не дожидаясь конца фразы, он отскочил, словно антилопа, почуявшая тигра, а там – помахал рукою из такси.

      Услышав, что несчастный богач сказал шоферу: «В «Савой», Бинго пошел туда же и застал там Пуффи с барышней. Она оказалась знакомой, что дало возможность подсесть к их столику.

      Сперва Бинго не заметил, но позже ощутил, что Пуффи обошелся бы и без него. Царила, скажем так, напряженность. Нет, сам он болтал, и девица болтала, а вот Пуффи был какой-то скованный, рассеянный, мрачный. Он ерзал на стуле и барабанил пальцами по столу.

      После кофе девица сообщила, что спешит на вокзал, поскольку едет к кому-то в Кент, а Пуффи повеселел, заметив при этом, что охотно ее проводит. Но Бинго не бросил его и, когда поезд ушел, сказал ему:

      – Вот что, Пуффи! Ты мне не поможешь…

      Еще не окончив этой речи, он заметил, что у миллионера нехорошо блестят глаза.

      – Тебе? – спросил тот. – Интересно, чем? Что тебе надо, мой пластырь? Чего ты хочешь, пиявка?

      – Десятку не дашь?

      – Нет.

      – Ты бы меня спас!

      – Именно. А я тебя спасать не хочу. В виде трупа ты мне нравишься больше. Ах, как бы я на нем поплясал!

      Бинго удивился:

      – Поплясал?

      – Да.

      У Бинго тоже была гордость.

      – Ну что ж, – заметил он. – Тогда – пип-пип.

      Пуффи кликнул такси, и Бинго вернулся к себе в Уимблдон. Вскоре его позвали к телефону. Звонил все тот же Пуффи.

      – Помнишь, – осведомился тот, – я говорил, что поплясал бы на твоем трупе?

      – Помню.

      – Так вот, я подумал…

      Бинго понял все. Лучшая, высшая часть души снова одержала победу, миллионера терзает совесть. Он собрался сказать: «Да ладно, ладно!» – когда услышал:

      – …и решил, что надо прибавить: «В альпийских ботинках». Пока.

      Мрачный, сломленный человек повесил трубку и пошел пить чай, но тот обратился в полынь, а булочки – в пепел. Когда он думал о том, не прибегнуть ли к крайнему средству – не попросить ли денег у жены, принесли вечернюю почту. Он вскрыл конверт. Оттуда выпали десять фунтов.

      «Вкладываю 10 ф., – писала Рози, – чтобы ты открыл для Алджи счет. Представляешь, какая прелесть? Свой счет, своя чековая книжечка…»