К Лейфу подошли несколько старушек со скромными корзинками: яйца, хлеб, домашнее масло, в одной изумленно таращился крупный серый гусь. Каждую из старух жрец искренне окропил холодной морской водой, поцеловал в лоб и прошептал пару слов в утешение. Экстаз молебна уже спал, он просто хотел помочь этим старым женщинам найти опору в стремительно уходящей жизни. Все они – он знал – родили много сыновей, и все были одинаково несчастны: кто-то не вернулся с моря. Старухи не были бедны, они жили в своих домах со своими вполне преуспевающими детьми, но мать никогда не сможет забыть потерянное дитя, и отец Лейф Аствиц понимал это лучше многих.
Сняв с себя облачение, Лейф прошел в кухню, где уже ждала его со стаканом вина крепкая, пышногрудая экономка Мила, и усмехнулся:
– Дела пошли… а еще летом храм стоял пустым, не так ли?
– Вы счастливы, – заметила она, – и впервые, скажу я вам, за эту зиму.
– Я иду обедать к господину Жосу, – сказал Лейф. – И это воистину делает меня счастливым.
– Господин Жос, господин Жос, – зафыркала Мила, подавая жрецу теплый зимний плащ, – у вас два раза в неделю господин Жос, – а потом вы приходите, весь от заморских вин захолодевший, пахнет от вас невесть какими пряностями, и ноги я вам всю ночь отогреть не могу.
– Покаянье наложу, дура! – рассмеялся жрец. – Будешь у меня поклоны бить на берегу три ночи вместо теплой моей постели. Каково оно зимой, а? Тебе ли о господине Жосе, королевском капитане, рассуждать? Да тебя плетьми сечь за такое!
Мила проводила его до калитки мокрого зимой храмового сада. Остановившись, Лейф хитро поднял на прощанье палец:
– Приоденься, найди там свое синее платье, что батюшка с тобой послал, да беги что есть духу к лейтенанту Велойну. Дело его со вдовицей из Корви решено. Да смотри, чтобы меньше трех золотых он тебе за такую весть не дал. Лапать не станет, меня он знает. А я другое знаю – он в долгах, но жалованье ему платят, потому как с пенсией никак не решат. А мне тебя еще замуж выдавать.
Лейф Аствиц слышал, как она всхлипнула ему вслед. Ему тоже захотелось вздохнуть, но, поправив под плащом не положенную по чину длинную шпагу, он зашагал по тропинке вдоль сада, которая должна была вывести его на улицу, от которой до дома Жоса Тролленбока оставалось всего ничего.
Милу, потерявшую к своим двадцати пяти уже двух мужей-солдат, привел к отцу Лейфу вконец обедневший, побирающийся старый матрос. Его старая семья, падавшая в течение трех столетий, была когда-то знаменита. Идти к мужчинам Мила не хотела, а старик был при смерти. Поглядев на вполне ухоженную – отец тратил на нее последнее, – приятную девушку с полными икрами, Лейф Аствиц не устоял. Храм его был тогда еще беден до ужаса, но отец Лейф всегда был поклонником крепких ножек. Мила быстро привела в порядок и самого Лейфа, и нищее храмовое хозяйство. Она не могла иметь потомство – это решало все вопросы.
Он часто обижал ее, засиживаясь за книгами или уезжая в столицу, а она обижаться не могла. Это ранило Лейфа, однако вести себя иначе он тоже не мог. Он всю жизнь мыслил себя солдатом – высокородный дворянин, волею безжалостной матери загнанный в духовное сословие, жрец, фехтовальщик, книжник, вечный фантазер, а иногда выпивоха, вечный нищий, но порой – возвышенный проповедник… Отец Аствиц знал, что за несколько всего месяцев службы в Воэне он не только поднял из пепла никому не нужный храм, но и сделал массу других, мелких, малозаметных дел… Накормил пару нищих, отговорил аж трех восторженно влюбленных юниц от утопления в бухте и двоих потом благополучно выдал замуж – за тех самых, восторженных же, безбородых пока женишков… Благодарные папаши потом серебро сундучками приносили. Дворянство, хоть и рыбаки лет так двести.
Пеллия!
Отец Лейф в раздумчивости дошагал до перекрестка, посмотрел с улыбкой назад и поднял глаза к темному небу. До ночи было еще далеко. Где-то за левым его плечом шумел океан, и Лейф, вздохнув, в который уже раз дал себе слово не завидовать своему другу Жосу Тролленбоку, когда-то королевскому капитану, а ныне – преуспевающему торговцу и изрядному книгочею. С этим вздохом Лейф поднял руку к дверному молотку.
Дверь ему открыл сам хозяин – рослый, широкоплечий мужчина с улыбчивым, смятым мелкими морщинками, но совсем не старым еще лицом. Хитро улыбаясь, он отвесил короткий поклон и тут же втащил Лейфа в жарко натопленную, просторную кухню – обычно они обедали именно здесь, по-простецки, сидя за большим деревянным столом, развернутым вполубок к огромному