В то время у меня отсутствовало ясное понимание того, каким может быть это знание и какими методами можно надеяться его обрести. У меня было непродолжительное соприкосновение с восточными руководствами по преображению, которые, насколько я понял, указывают на некое сознание, не проявленное у большинства людей, но потенциально доступное. Поначалу я пытался интерпретировать содержащийся в этих руководствах материал в концептуальных формах западной мысли, но к успеху это не привело. Вскоре мне стало ясно, что в таких руководствах есть нечто скрытое: чтение вызывало тонкие изменения в моем эмоциональном состоянии и, кроме того, появилось ощущение приближения к чему-то таинственному.
Хотя это «что-то» в руки не давалось, я обрел уверенность в том, что оно существует и как-то связано с прочитанными руководствами – хотя бы потому, что чтение погружало меня в смятение и беспокойство. Иногда я настолько хотел покоя, что старался забыть о подобной литературе. Однако вскоре я понимал, что такая предвзятая позиция неестественна, что она является отказом от честного поиска реальности (чем бы та ни оказалась). И это всегда заставляло меня вернуться к вносящим смятение руководствам.
Вскоре стало ясно, что для успешного поиска в новом направлении мне придется выйти за пределы того, что можно обрести в академических кругах Запада. Руководства требовали полной самоотдачи, несовместимой с нерешительными пробами человека, часть которого остается в стороне, как бы в резерве. Я вновь и вновь находил утверждения о том, что, если человек хочет трансцендентного прозрения, ему нужно отречься от всего (а не только от какой-то части), чем он лично является. Мне это отнюдь не казалось легким делом. Годами я противился, отдавая лишь часть себя и сохраняя определенный резерв. Результаты были такими несовершенными и неудовлетворительными, что я нередко раскаивался в своем экспериментировании. Но вскоре я обнаружил, что зашел слишком далеко, чтобы повернуть обратно. Я понял достаточно, чтобы навсегда утратить интерес к прежним