Друг мой, судьба нас разъединила,
мы расстаемся чужими, право, —
ты в Лодзь свою едешь, а я в постылой
и чужой мне останусь Варшаве.
Знаю, тебе ни к чему быть поэтом,
лирически заливающимся сверчком,
в каменной Лодзи, в бетон одетой,
каждый шаг твой отзовется стихом.
Знаю радость борьбы повседневной,
и зависть берет: она так легка,
а мне тяжелей – во мне бьются гневно
песня, боль и человеческая тоска.
Приемлю я всё, чем живет наш век,
радость и боль всем дарю с любовью,
сырье моей песни – всегда человек,
и песня моя вспоена моей кровью.
Как мог не понять ты, мой друг дорогой,
где я силу беру, в чем я мощь обретаю?
Со стихом, как с мечом, выступаю я в бой,
со стихом я люблю, со стихом я страдаю.
Свою не отдам я стожильную лиру,
никто не коснется стострунной моей,
я сам понесу ее, грозную, миру,
хоть будет она всех гробов тяжелей.
И мне не изменит вовек моя песня,
она поражения не признаёт,
из сердца взлетит, как орел в поднебесье,
и ринется хищно на сердце твое,
с добычей своею над скалами голыми
промчится туда, где течет безмятежная Лета.
А если умрет – упадет она голубем.
Только так умирают поэты!
Стихи о ранней весне, написанные поздней осенью
I
Живу себе, зовусь поэтом, —
не важно это ни для кого.
Толкусь по Варшаве, в бетон одетой,
творю стишки из ничего.
Живу в мансарде на Мокотове,
питаюсь простейшей снедью,
по вечерам гляжу на тучи суровые —
олово, сплавленное с медью.
В тесных быта расщелинах
померкшую радость лелею,
пока придет весна, – как подстреленное,
сердце тогда замлеет.
Тогда каждая зеленая поросль
в сердце отдается фразой,
и каждый листик порознь
превращается в слово бессвязное.
Тогда из ничего рождается стих,
боль и радость – из ничего.
Не сплю до утра, встаю тихий, —
не важно это ни для кого.
Страшнее всего слушать издалека,
ночью, когда все шумы смолкнут,
как шумит и бурлит, набегая, река,
Как волна, нарастая, врывается в окна.
Схватит за волосы оторопелого
и понесет неудержимо и быстро
по крутой и скалистой тропе
между творчеством и самоубийством.
К утру я совсем измученный,
все таким мрачным кажется,
и взгляд жены, даже самый лучший,
ложится на сердце тяжестью.
Обжигает ноги бетон разогретый.
В этом стихе есть что-то злое.
Живу себе, зовусь поэтом.
Кому до этого дело какое?
II
Когда в окно вползает тишь,
и пульс