к нему с запада «буферную зону». В названии, которое кому-то покажется странным, обозначена непрерывная связь не только между странами, которые более не видят себя частью (принудительного) «социалистического лагеря», но и между когда-то общим для всех идеологическим строем и системой, сложившейся теперь. С точки зрения географии это может показаться весьма сомнительным утверждением. И пусть когда-то эти страны входили в СЭВ, сегодня связи между ними ослаблены, особенно после вступления некоторых из них в Евросоюз. Калининград или Минск не дальше от Варшавы, чем Эдинбург или Ньюкасл от Лондона, однако границы между ними совсем не прозрачны. В политическом плане, слияние этих территорий двадцать два года спустя после 1989 года едва ли кому-то покажется реалистичным, как и заявления государственных и бизнес-руководителей, что лишь «пережитки социалистической системы» тормозят их бодрый шаг в либеральное будущее. И все же есть в них что-то общее: это всепроникающее ощущение разрушенной
реальности, остановившегося
развития. «Развитой социализм» – понятие, введенное в обиход в конце 1970-х для описания сложившейся в Восточном блоке системы. Это был намеренно сдержанный термин, как будто противопоставлявший себя воображаемому социализму, в котором теоретически могло бы найтись место для демократических институтов и свободы слова. Он отчетливо давал понять, что с социалистической мечтой покончено, что на самом деле притязания системы на «социализм» в общепринятом понимании не стоило даже воспринимать всерьез. Система, сложившаяся после 1989 года, также насаждает «развитие», не терпящее инакомыслия; если раньше последней допустимой революцией был октябрь 1917-го, теперь последнее слово за ноябрем 1989-го.
В книге «Реальный урбанизм» я наношу на карту территорию, где пространство, называемое Марком Фишером «капиталистическим реализмом», встречается с пространствами, когда-то занимаемыми «социалистическим реализмом»; фиксирую влияния, оказанные на советские пространства двумя десятилетиями новой нормализации, а также предпринимаю попытку непредвзятого анализа этих демонизированных ландшафтов, в которых зачастую оказывается куда больше красоты и уродства, нежели принято полагать. Речь в книге идет о городах, какие они есть, а не какими нам хотелось бы их видеть. О намеренно деполитизированных пространствах, пропитанных жестоким неравенством, о строгих социальных разграничениях, гнетущей нищете и зачастую чудовищной архитектуре. Я рассматриваю один смысловой уровень за другим, неизбежно натыкаясь на пространственные и физические приметы того, что и здесь был когда-то выбор, а может статься, есть и теперь. Представленная здесь часть этой работы, «На площади», посвящена местам, где в результате успешной социалистической революции родилась советская система. Местам, которые впоследствии стали ритуальными пространствами, где режимы, называвшие себя социалистическими, демонстрировали свою мощь, где в свой черед
