– Ты знаешь, Андрей, мне уже ни капельки не страшно.
– Чего тебе бояться, ты сегодня королева бала. И ты это заслужила. Ты умница.
– Правда! – выглянула откуда-то изнутри на секунду порывистая драчунья. Но следом сдержанно: – Я всем обязана тебе.
– Ну, не забывай, над тобой работал целый творческий коллектив.
– И все же ты – мой профессор Хиггинс.
Танец закончился, и я проводил барышню к праздничному столу. Посадил ее на стул и направился к друзьям, которые уже махали мне руками.
– Слушай, Андрюх, как тебе это удалось? – хлопнул меня по плечу Дима. – Давай откроем пансион благородных девиц? Станем поставщиками Элиз Дулиттлов дворам их королевских величеств. Да вы посмотрите, она готовая принцесса!
– Вот и предложи ей тур вальса.
– Куда мне! Мы ваших академиев не кончали. Я по другой части, – налил он себе шампанского.
– А мне можно с Валей потанцевать, как ты думаешь? – спросил Павлик, смутившись.
– Конечно. И не комплексуй, друг. Помни: «Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой».
В тот вечер Валя была нарасхват. Ее наперебой приглашали парни и даже мужчины-учителя. Она кружилась в вальсе, присаживалась за стол и неотрывно бросала в меня умоляющие взгляды. Я отвечал ободряющей улыбкой. Света незаметно ушла после третьего танца, я заскучал. Скоро мне надоели танцы с застольем, пошлые шуточки опьяневших парней, кокетство девушек и я решил уйти по-английски. После душного шумного зала тихая ночная свежесть успокоила меня и настроила на философский лад. Я шагал в гулкой тишине и думал, на что способна любовь простой девушки, даже если она безответна. Какая мощная преображающая сила таится в тихом застенчивом чувстве. Если оно настоящее…
Чтобы не плутать в темноте переулков, я свернул на залитый неоновым светом проспект, где стоял ярко освещенный ресторан. Это новомодное заведение из стекла и бетона построили недавно, сюда тянулись любители разгульной жизни со всего города. На верхней открытой веранде звучала приторная, как шербет, восточная музыка. На лестнице стояли двое пьяных парней в белых мятых рубашках. Один удерживал другого, а тот рыдал и протяжно вопил в пространство: «Людка-а-аяхачу-у-утибя!» Я вздохнул. Ой, ма-а-амочки! Страсти-то какие. А вот этого нам и даром не нужно. Роль бычка на привязи – увольте.
Дома из родительской спальни выглянула заспанная мама и удивилась моему раннему возвращению: «Я думала, ты на всю ночь, до рассвета» – и, чмокнув меня в щеку, скрылась за дверью. На самом деле мама оказалась права. В эту ночь мне не спалось. Перед глазами лежали исписанные листы бумаги, мысли же витали очень далеко. Слова рождались где-то в другом измерении, пронзали невидимую пограничную стену и заливали меня внутренним светом. Рука едва успевала записывать стихи. Рассвет заливал топленым молоком пустынный двор за окном, золотил верхушки берез. В раскрытое окно густой волной проникал горьковато-сладкий аромат цветов и мелодичные трели невидимых птиц.
В