Литература русского зарубежья (1920-1990): учебное пособие. А. И. Смирнова

выработки особого отношения к языку, что блестяще выражено в статье для сборника «Из глубины»: «Как Шопенгауэру казалось, что истинный стих от века предопределен и зачат в стихии языка, так – мнится – искони посеяны в ней и всякое гениальное умозрение, отличительное для характера нации, и всякая имеющая процвести в ней святость»¹⁰. Язык предопределяет умозрение, осуществляя взаимообратную связь между вещью и первообразом. Заметим, что имеется в виду не поэтический, а «экуменический» и «кафолический» язык эллинства и церковнославянских книг, способный свидетельствовать о Божественной Истине и передавать тончайшие модуляции выспреннейшей духовности, но не человеческой психологии и личных переживаний¹¹.

      Показательны в этом отношении стихотворения, отстоящие друг от друга почти на два десятилетия, но свидетельствующие о постоянном интересе автора к проблеме языка и верности единожды избранной по отношению к нему позиции: «Язык» 1927 г. (опубликовано в «Современных записках» под характерным названием «Слово – плоть» с небольшими разночтениями) и девятое стихотворение из «Римского дневника» 1944 г., датированное 27 января. В первом идет речь о «толще» языка, мерцающей «светом умного огня», зажженного издревле, и являющейся вместилищем всех смыслов и единственной родиной поэта: «Родная речь певцу земля родная»¹². Благодаря своей «внутренней форме» (а Вяч. Иванов был вдумчивым поклонником А.А. Потебни) слово языка вмещает в себя ту исконную идею, иконическим отображением которой оно становится, именуя реалии эмпирического мира. Во втором стихотворении от способности слова аккумулировать смысл Иванов переходит к механизму его теургического воздействия на действительность:

      «У лукоморья дуб зеленый…»

      Он над пучиною соленой

      Певцом посажен при луке,

      Растет в молве укорененный,

      Укорененный в языке.

      И небылица былью станет,

      Коли певец ее помянет,

      Коль имя ей умел наречь.

      Отступит море, – дуб не вянет,

      Пока жива родная речь (С. 137).

      В данном случае причина и следствие поменялись местами: конечная цель влечет за собой мотивацию, т. е. язык определяет творчество, извлекая именованием к бытию то, что прежде не было явлено. Иными словами, в мире не существует того, о чем не сказано в языке. Соображения, изложенные в стихотворной форме, идентичны положениям статьи 1918 г. «Наш язык» (написанной, заметим, почти за полвека до знаменитой серии докладов М. Хайдеггера под общим названием «Язык»), но все-таки вторичны по отношению к ней, что еще раз подтверждает тезис о теоретической природе поэзии Вяч. Иванова. Любопытны в этом отношении две характеристики его стиля, данные с интервалом почти в четыре десятилетия, но удивительно совпадающие в понимании сути поэтического мышления «стихотворца-любомудра». В 1912 г. Н. Гумилев, некогда самолюбивый и уверенный в себе ученик Вяч. Иванова, а ныне его тактичный и благодарный