Запечатлевая противоборствующие душевные устремления героини, разрывающейся между светом и тьмой, писатель часто прибегает к психологическому гротеску – передаче мыслей, чувств и переживаний в предельно сгущенном виде. События достигают такой степени драматизма, что Дариньку от душевного перенапряжения нередко настигают глубокие обмороки.
«Не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю»10. Так словами апостола Павла можно выразить нравственно-психологическую антиномию, обусловливающую поступки персонажа. Отсюда – отчетливо обозначившаяся склонность к оксюморонному мышлению: «сияние сквозь слезы» (V, 54), «приятный стыд» (V, 110), «темное счастье» (V, 49) и т. п. Сгущенный драматизм ситуации, ослепление любовью-страстью вызваны искушением злой силы, соблазнитель же Вагаев явился всего лишь ее средством, орудием. «Это был знак искусителя, знак Зла» (V, 113).
Героиня оказалась во власти «бесовского помрачения» (V, 168). Она жила как во сне, в состоянии оцепенения пребывая «где-то» (V, 144).
Уже потом в предсмертной «записке к ближним» Дарья Ивановна напишет: «Темное во мне творилось, воля была вынута из меня… В те дни я не могла молиться, сердце мое смутилось, и страсть обуяла тело мое огнем» (V, 145). Вместе с тем, как выяснилось позже, все совершалось по начертанным свыше «чертежам» (V, 63), по определенному плану. Грехопадения попускались «Рукой ведущей», ибо они неизбежно означали страдания, которые в свою очередь побуждали к поиску «путей небесных» (V, 254). В результате попущенных свыше испытаний в Дарье Королевой рождается «новый человек… как бы звено – от нашего земного – к иному, утонченному, от плоти – к душе» (V, 190).
Героиня, претерпев соблазны, искушения и испытания, в конце концов подчинилась «назначенному» (V, 256). В итоге она сердцем ощутила «слиянность со всем» (V, 291), включенность в симфонию «великого оркестра – Жизни» (V, 329). Человеческое сердце И. Шмелев, в полном согласии с христианской этикой, делает главной ареной борьбы света и тьмы, греха и безгрешности. Роман «Пути небесные» является своего рода библейским предостережением: «Больше всего оберегаемого оберегай свое сердце, ибо из него исходит жизнь»11.
Итак, в эмигрантском творчестве Шмелева мир предстает гармоничным, устойчивым, осмысленным, лишенным пантрагизма и абсурда (исключением является эпопея «Солнце мертвых»). И герои, и автор даже перед лицом смерти всегда сохраняют веру и надежду, уповая на Промысел Божий. И в этом плане писатель прямо противоположен литературе экзистенциализма, утверждавшейся на Западе.
Подлинным художественным открытием Шмелева явилось изображение воцерковленной личности, устремленной к Богу. Подобный характер