Машина с трудом пробиралась сквозь пятничные пробки. Десять часов утра, а народ уже ринулся на выезд из центра – когда въехать-то успели! Они медленно ползли по Кутузовскому, пока не встали вовсе. Через двадцать минут всеобщего стояния мимо с гиканьем и свистом промчался кортеж самого Сам Самыча. Машины тронулись с места и поползли дальше.
Выйдя у подъезда и отпустив водителя пообедать, Иванько домой, однако, не пошел. Он обогнул здание и направился к избушке на бетонных ножках, которую арендовала у ТСЖ потомственная вещунья Пелагея. Услуги Пелагеи пользовалась заслуженным спросом у жителей и жительниц «Куполов». Кому мужа найти загулявшего, кому – компаньонов, отчаливших вместе с «общаком» в неизвестном направлении, кому – машину украденную. Иванько тоже Пелагея пользовала, в исключительных, конечно, случаях, потому как в целом во всяких там экстрасенсов и колдунов он не верил. Но тут случай был тот самый, исключительный.
Боря постучал условным стуком – дверка и открылась.
– Что, Борисушка, невесел, что головушку повесил? – начала традиционный запев вещунья. Иванько недовольно поморщился. – Ладно, Боря, чаю, кофе или все на фиг?
– Все на фиг, Геюшка. Не естся мне, не пьется и не спится.
– Ну, поведай мне о своей кручинушке.
Борис поведал, не вдаваясь, однако, в детали, не называя имен, не раскрывая паролей и явок. С одной стороны, вещунье они ни к чему, а с другой – береженого бог бережет.
– Фото есть какое? – спросила вещунья.
Иванько молча протянул айфон с фотографией десяти бетонных кучек, которую он сделал, въезжая в комплекс.
Пелагея долго молчала, сосредоточенно водя рукой по теплому замызганному экрану.
– Паук это сделал, Боренька. Образ мне такой идет – всех он опутал паутиной проводов, всех затянул в свои сети, про всех все знает и власть имеет надо всеми.
– Что ты, баба, белены объелась? Какой еще паук?
– Оборотень, Боренька, человек-паук.
– Где искать-то этого членистоногого?
– В сердце, в самом сердце ищи, Боренька. Только трогать его нельзя – неприкасаемый он.
– Да трогать я и не собираюсь. Ты мне имя, имя только скажи.
– Буква мне идет такая, на виселицу похожая.
– С одной ногой виселица или с двумя?
– С одной, сердешный, с одной.
С одной, «Г», значит. Геннадий, Григорий, Генрих, Гарик, Герасим, Муму. Тьфу ты! Черт его знает.
– А больше ничего не видишь?
– Сдается мне, что он – гей. – Пелагея вздохнула. – Мелковато изображение-то.
– Так оригинал под боком.
– Ну тогда ты, молодец, не кручинься. Ступай себе с богом. А я пойду поразнюхаю надпись. Может, чего и вынюхаю.
Иванько вышел из избушки и отправился в салон тайского массажа, занимавший соседнее с Пелагеей помещение. Выворачивание суставов и ходьба коленями по его одеревеневшему телу, надеялся склонный к мазохизму Борис, отвлечет от тяжких дум о судьбах отечества и личных перипетиях.