Она отлично знала, что делает. Ей нужно было, чтобы он озверел до потери сознания и убил её сразу. Иначе… О том, что случится, если ей не удастся довести их – особенно Толстопятова – до кондиции, Пелагее не хотелось думать.
Она угадала. Взревев, Толстопятов махнул шашкой, отпрянули в стороны державшие Пелагею бандиты. В последний миг, испугавшись, что сабельный удар изуродует её лицо, Пелагея чуть отклонилась вправо. Бритвенно-острый клинок вошёл в тело, как в масло, рассадив его от ключицы до диафрагмы. Пелагея медленно осела на пол и легла, – как будто даже сама.
– Прощай, Яшенька, – розовые пузыри показались на губах Пелагеи. – Прости.
Она хотела сказать ещё «не забывай». Не успела. Не хватило воздуха. Она вложила в этот выдох все силы, что у неё оставались ещё, – так желала, чтобы он услышал. С выдохом и душа отлетела. Тихо-тихо.
– И что дальше? – стараясь не глядеть на подплывающее в крови тело, кривясь и еле сдерживая рвоту, спросил уполномоченный Забайкальского ОГПУ, по совместительству комиссар отряда, Жемчугов. – Нас послали выяснить личность этого. А не…
Жемчугов, настоящая фамилия которого была Перельмуттер, не первый день находился на «ответственной работе». На Гражданскую войну Перельмуттер по малолетству не сподобился, но в советское уже время добрал. Всякие приходилось ему выполнять «партийные поручения» и «задания партии», вот только рубить женщин шашками пока не угораздило. Оказывается, довольно неприятное зрелище, поморщился он.
– Он в Тынше засел, – просипел Толстопятов. – Вёрст двадцать, тут недалеко. Я знаю. Да и нету никого там. Хлопцы деревенские. Как цыплят, перережем. Бля-а-а-ади…
– Товарищ Толстопятов, – Жемчугов вскинул голову. – Тебе не кажется, что ты упрощаешь? Отряд Фефёлова был никак не менее нашего. До сих пор о нём нет никаких сведений.
– Я сам знаю, – Толстопятов посмотрел на комиссара. – Я за этой подстилкой давно охотился. Я её достал. А завтра этого достану. Бляди! – и повернулся к партизанам: – Всю эту хуету кулацкую – в амбар! Живо!
– А с энтой?
– Пускай лежит до завтрева. Уходить будем – костерок запалим. Давай, шевелись, сказал!
Гурьев вскочил, словно подброшенный катапультой. В ушах отчётливо звенел голос Пелагеи: «Прощай, Яшенька. Прости. Не забывай…»
Он завертелся по комнате раненым зверем – и вдруг замер. Она мертва, подумал он. Её больше нет. Полюшка. Полюшка, голубка моя. Что же это такое?!
Вестовой казак проснулся, подскочил, протирая глаза… Посмотрев на Гурьева, охнул и вылетел на улицу, как был, в исподнем. Гурьев услышал его крик:
– Со-о-отня-а-а!!! В ружьё-о-о!!!
Котельников подъехал к командиру, посмотрел вопросительно. Гурьев, удерживая нервно перебирающего ногами Серко, проговорил, не глядя на есаула:
– Выкликай охотников, Прохор Петрович. Половину отряда возьмём,