Тоша – нечаянное счастье, родилась через два года как подтверждение их редкого, суеверного, отчаянного чувства. У родителей хватило ума не обрушить на детскую душу шквал своей восхищенной нежности. Воспитывали ее в любовной строгости, зная, что большую часть жизни придется их девочке пройти самой, без спасительного тыла родительских забот за спиной. С четырех лет, обнаружив способности к музыке, ее стали учить игре на скрипке. С этого же времени три раза в неделю в дом приходила англичанка Фаина Семеновна. Детские дни проходили в трудах, вскоре ставших смыслом и радостью жизни. Давно замечено, что поздние дети зачастую почему-то серьезнее и ответственнее своих сверстников, может быть, к моменту их зарождения из родителей уже выветривается вся юношеская дурь, зато ребенку передается обретенная опытом стойкость и мудрость. Отец ее – известный режиссер, свято веривший в спасительную праведность труда, ежедневным своим примером показывал дочери, что путь уважающего себя человека один – самозабвенная работа на выбранном поприще, без хныканья и нытья. Его ежедневное прощание с девочкой звучало так: «В поте лица будешь добывать хлеб свой». Она понимала все по-детски буквально: не оставляла занятий, пока действительно не выступал пот. Детские уроки не забываются. Росинки трудового пота давали ей право на еду – это она усвоила навсегда.
Когда подружки в школе, зная, кто ее отец, понимающе кивали вслед ее успехам – ну, с тобой-то все ясно, Тоша начинала постигать, на какое одиночество обрекает человека известность. Она возненавидела славу. Ничего, ничего никому не ясно. Знает кто-нибудь, что это такое – отсутствие малейшего сострадания со стороны того, кого уверенно называл другом, в случае полного бесповоротного успеха – как человеку трудно разделить не горе, а радость, как он на время исчезает, чтобы пережить уколы зависти, что ли? Или недобрые слова, которые обязательно доходят до того, о ком были сказаны, обросшие зловонной бижутерией пошлости «испорченного телефона»? Как научиться ничего не замечать, не срываться, всех понимать и прощать… Как же надеешься на этом фоне на семью – на тех, кто, как часть самого себя, не предаст, не осудит, кто знает, как все по-настоящему дается.
Тоша была человеком домашним. Она ценила общество родителей, словно предчувствуя грядущее одиночество. Какое блаженство – узурпаторски втиснуться между ними, сидящими рядом, и повторять, как заклинание, магические слова: папа и мама.
Папа покинул их, когда ей исполнилось восемнадцать. Ушел, как праведник, – уснул и не проснулся. Он прожил долгую жизнь, но к расставанию с ним жена и дочь готовы не были – ни малейших признаков стариковства, бодрый, моложавый, ни на что никогда не жалующийся, он не дал ни мельчайшего повода к беспокойству. Тем сокрушительнее показалась эта внезапная потеря.
Не стало мамы – прежней: счастливой, веселой, доброй, уютной. Ее душа рвалась вслед за мужем, натыкалась на несокрушимую преграду, раненная, возвращалась назад и снова билась, билась, как пленная птица о стекло,