– Куда же я его засунула… – бормотала она. – Был ведь ключ, только сегодня видела его! Ах ты старость, старость…
Повинуясь неясному чувству, Маша толкнула дверь. Та беззвучно приоткрылась.
– Точно! – просияла Марфа. – На ключ-то я ее не запирала. Это ты молодец, девонька, это ты хорошо сообразила. Заходи, заходи! Вот твоя светелка.
«И правда светелка», – подумала Маша, оглядывая маленькую комнатку с нежно-голубыми обоями.
Здесь были только широкая кровать с белым покрывалом, шкаф и маленький столик у окна. Из окна открывался вид на поле и край леса.
– Здорово! – искренне сказала Маша. – Мне очень нравится, Марфа Степановна.
– Скромненько, конечно, – проворчала старуха. – Но уж чем богаты. Отдыхай, племянница!
Она похлопала Машу по плечу и вышла. Показалось Успенской, или в последних словах старухи проскользнула ирония?
«Марфа сама тебя пригласила, – напомнила себе Маша, – ты не напрашивалась».
Но до чего же все не совпадает с ее ожиданиями!
И непонятно, как относиться к увиденному и услышанному. Особенно к упоминанию Марфой разговора с покойной Машиной бабушкой.
«Милая моя, ей восемьдесят лет! Посмотрим, с кем ты сама станешь беседовать, когда доживешь до такого почтенного возраста».
Но что-то не складывалось. Марфа Степановна показалась Маше на редкость здравомыслящей старухой, мало склонной к встречам с духами умерших. Впрочем, Маша отлично понимала, что впечатление могло быть обманчиво.
Но за одно впечатление она могла ручаться: Борис Ярошкевич – неприятный человек, который по необъяснимой причине плохо отнесся к самой Маше. Хоть это и странно. И что означают его слова о ее своевременном появлении? Неужели не постеснялся при самой Олейниковой намекнуть на ее преклонный возраст и возможное наследство?
В памяти Маши встал рисунок, который она набросала в самолете. Борис Ярошкевич – внук Николая.
Вспомнилось предупреждение Лены Коровкиной. «Поначалу вам непросто будет разобраться в хитросплетениях родственных отношений»…
Хитросплетения? Маша покачала головой: никаких особенных хитросплетений нет, зря Лена пугала ее. Ей удалось разобраться почти сразу.
Маша задвинула дверной засов и присела на мягкую кровать, пахнувшую отутюженной наволочкой и еле слышной отдушкой для белья… Заманчивое приглашение ко сну после долгой дороги. Ехать пришлось почти семь часов, останавливаясь лишь изредка, чтобы свериться с картой и размять ноги. Теперь, после проделанного пути, после встречи, которую Маша ждала и побаивалась, на нее навалилась сонливость. Все звуки стали убаюкивающими, даже квохтанье куриц во дворе, даже бравое «ку-ка-ре-ку» горлопана-петуха.
Маша стянула футболку, сняла джинсы и повалилась на кровать, раскинув руки в стороны. Господи, как хорошо! Как тихо и спокойно! Беленый потолок над головой кажется высоким, будто небо. И небо это