– Ты говоришь чепуху и сама знаешь это. Он выглядел вполне здоровым и в хорошей форме, когда выходил из паба. А как он отплясывал, разве нет?
Да, отплясывал… Она танцевала с ним в день его смерти. За какой-нибудь час до нее… Станет ли это воспоминание радовать ее когда-нибудь в будущем?
– Если бы мы не заехали так далеко… – с болью сказала она. – Не были бы там совсем одни…
– Доктор ведь тебе все объяснил, Мегги. Ничего нельзя было поделать, в любом случае. Его погубила… как ее… аневризма. Стенка сердца стала слишком тонкой и порвалась. Слава богу, все произошло быстро. Он не мучился.
– Да, слишком быстро.
Ее рука с кружкой задрожала, она снова отпила.
…Зато потом время тянулось мучительно медленно. Страшные минуты, а может, часы, когда она втаскивала его тело в автомобиль, когда везла от моря, и воздух с трудом проходил ей в горло, а руки коченели на руле…
– Как он гордился тобой, Мегги, – тихо произнес Мерфи. – Я не знавал другого такого отца… И мне он был прямо как второй отец.
– Знаю. – Она протянула руку, убрала со лба Мерфи упавшие волосы. – Он был такой…
Мерфи сказал не для красного словца – он действительно так считал. И подумал вдруг, что потерял уже двух отцов. И почувствовал свою ответственность и еще большую печаль.
– Слушай, – так же негромко сказал он, – хочу, чтоб ты знала, если тебе что-то… любое, что будет нужно… Или твоей семье… только скажи. Поняла?
– Спасибо тебе, Мерфи.
Он внимательно посмотрел на нее. Ох, эта диковатая кельтская голубизна в его глазах!
– Знаю, вам было тяжело, – медленно сказал он, – когда ему пришлось продать землю. И мне тоже… ведь это был я, кто купил ее.
– Не говори так. – Мегги отставила кружку и взяла его за обе руки. – Земля для него мало что значила.
– Но для твоей матери… Она меня…
– Она бы осудила и святого! Хотя деньги от продажи дали ей возможность неплохо жить. Поверь, для нас было легче, что покупателем оказался ты. Ни Брианна, ни я на тебя зла не держим. Ни капельки. – Она заставила себя улыбнуться ему, это было нужно им обоим. – Ты сделал с землей то, чего он не мог и не хотел сделать, – заставил ее приносить пользу. И давай больше не будем говорить про это, ладно?
Она огляделась вокруг – словно только что вошла в комнату. Кто-то играл на флейте, и дочь Тима О’Малли, беременная первым ребенком, напевала светлую задушевную песню. Время от времени слышался смех, свободный и жизнерадостный. Плакал чей-то ребенок. Мужчины собирались группами, перебрасывались словами о Томе Конкеннане, о погоде, о заболевшей чалой кобыле Джека Марли, о давшей течь крыше у Донованов.
Женщины тоже толковали о Томе и о погоде, о детях, о свадьбах и похоронах.
Увидела Мегги и совсем старую женщину, их дальнюю родственницу, в стоптанных башмаках и заштопанных чулках; она вязала свитер и что-то рассказывала молодым, собравшимся около нее.
– Ох, Мерфи, он так любил, когда вокруг люди. Особенно в