– Садитесь, – О’Рейли кивнул на свободный стул. – С кем имею честь?..
– Профессор Грибачев, – промолвил белобрысый с едва заметным акцентом, устраиваясь у стола. – Из Петербурга. Если еще точнее, из Петербургского университета. Историк и социолог. – С тем же печальным видом он отхлебнул пива, опустил кружку и заметил: – Блестящую лекцию вы прочитали. Но публика была немного шокирована – пожалуй, даже не немного, а весьма и весьма. Аплодисменты раздались, когда вы покинули аудиторию.
О’Рейли выпятил губу, махнул рукой – его такие мелочи не волновали. Затем поинтересовался:
– Как вы меня нашли?
– Том говорил, что вам нравится это место. – Грибачев покосился на дубовую стойку, где наливались пивом с десяток дородных ирландцев, на пузатого бармена в переднике и шеренгу бочек за его спиной. Затем добавил: – Том Хиггинс, мой друг.
Нехорошее предчувствие внезапно кольнуло О’Рейли. Он скрестил руки на груди, будто пытаясь умерить биение сердца, и произнес:
– Значит, Том ваш друг… Что с ним?
– Погиб в Лондоне, в автокатастрофе. Недавно, в начале мая. – Грибачев опустил глаза, уставился в стол. – Я здесь, чтобы рассказать вам об этой трагической случайности… Том был хорошим человеком.
– Умным и непредвзятым во мнениях, – пробормотал О’Рейли, чувствуя, как леденеет сердце. Удар был слишком тяжел. Он склонился над столом, опустил голову и шепнул: – Какая нелепая смерть… какая внезапная… Том погиб, а этот… этот социальный планктон живет! – Его взгляд метнулся к стойке и посетителям с пивными животами.
– Простите, что я стал вестником несчастья, – откликнулся Грибачев, поднимая кружку. – Помянем его. У нас в России говорят: пусть земля будет ему пухом.
Они молча выпили. Потом О’Рейли протянул руку и сказал:
– Шон.
– Павел. Если угодно, Пауль или Пол.
Ладонь у него была широкой и сильной, рукопожатие – крепким.
– Том посещал мои лекции, – произнес О’Рейли. – Разумеется, не каждую, а те, что завершали курс. Он говорил, что ему интересны мои маленькие открытия… Потом мы шли сюда, в этот паб, выпивали пару кружек и беседовали. – Вздохнув, он закончил: – Теперь этого не будет…
– Я вас понимаю. – Грибачев задумчиво покивал головой. – В утешение скажу лишь одно: жизнь не стоит на месте, и мы, социологи, знаем об этом лучше других. Мы лишаемся каких-то привязанностей, но проходит срок, и время дарит нам что-то новое.
С минуту О’Рейли всматривался в его лицо, печальное, но спокойное. От этого человека исходила та же эманация уверенности и силы, какую он обычно ощущал в присутствии Хиггинса. Странно! Профессор из Москвы был совсем не похож на Тома, иначе двигался, иначе говорил, однако между ними наблюдалось нечто общее – возможно, внимание к собеседнику?.. манера слушать?.. или то, что они оба казались моложе своих лет?..
Внезапно О’Рейли спросил:
– Скажите, Пол, случайно