Едва миновав поля, они наткнулись на человека. Он полз прямо по дороге, сжимая в правой руке длинный меч с узким клинком. Весь в пыли, в саже, в запачканной рубахе, босой, с обгоревшими волосами, он больше походил на ожившего мертвеца, чем на человека. Он выбрасывал вперед левую руку, черную от грязи, опирался на локоть и подтягивал следом тело, елозя коленями по пыльной дороге. И так – раз за разом. Было нечто жуткое в его неумолимом движении вперед, нечто такое, что заставило крестьян отступить назад и поднять дубины.
Поттон, возглавлявший толпу, первым узнал курьера. Прошел ровно месяц с того дня, как погибла его дочь и пропал гость, но староста верил, что они еще встретятся с Сигмоном. Вернувшийся конь убедил крестьян, что военный не сбежал, как думали поначалу, а сгинул в логове колдуна. На помощь не пошли: Поттон, обозленный на гостя, не велел. Лишь отправили новое письмо в Меран и перестали ночами выходить из домов – на том и успокоились. На письмо, как и следовало ожидать, никто не отозвался.
Наткнувшись на курьера, староста обрадовался. Он не смел даже надеяться на то, что пропавший гость одолел колдуна. И все же при виде живого курьера, сжимавшего оружие, Поттон скрестил пальцы на удачу.
Когда Сигмона подняли и перевернули, он потерял сознание. Курьер был закопчен, как углежог, его одежда превратилась в лохмотья – разорванные, прожженные и смердящие, как будто из отхожего места. И все же жизнь еще теплилась в безвольном теле.
Вода из фляги привела курьера в чувство. Открыв глаза, Сигмон узнал Поттона и застонал. Староста тут же вцепился в него, как клещ, насел с вопросами, желая знать, что стряслось на этот раз. Сигмон отвечал тихо, часто сбивался, но толпа, окружившая курьера, затаив дыхание ловила каждое слово. Узнав, что нечисть уничтожена, колдун убит, а его дом сожжен, крестьяне обрадованно зашумели. Больше не было нужды продолжать опасный поход в неизвестность. Подхватив Сигмона на руки, они потащили его в деревню, а староста, на радостях назвавший курьера сыном, пустился вперед – успокоить баб, заранее поднявших вой по своим мужикам.
Сигмона внесли во двор Поттона, когда солнце уже поднималось над лесом, заливая деревню теплом. Пока его несли, Сигмон очнулся и даже успел рассказать деревенским подробности сражения. Он все еще был слаб, но чувствовал себя преотлично. Начало нового дня он принимал как начало новой жизни, свое второе рождение, и ему казалось, что с каждой минутой в него вливаются новые силы.
Когда крестьяне подошли к деревне, он окончательно пришел в себя и даже хотел идти сам, но ему не позволили. Деревенские на руках пронесли его по улице