– Сочиняй дальше, Алик. Так интересно… Даже если это и неправда, то здорово придумано!
– Твой троллинг…
– Что ты! Я верю, верю!
– Что ж, как бы ты ни считала, слушай!
К утру возбуждение в городе достигло апогея.
Площади и улицы заполонили бродячие фокусники, продавцы фруктов, разносчики воды. Повсюду стоял невообразимый гвалт. В царящей сутолоке сновали мальчишки, норовящие стащить всё, что плохо лежит. В огромных чанах смачно булькало варево, а соблазнительный аромат свежевыпеченного хлеба возбуждал и без того звериный аппетит простого люда. Не было никого, кто не пытался бы заработать на празднике. Прорицатели и звездочеты, гадалки всех мастей за пару сестерциев брались предсказать исход поединков. Все нещадно торговались, но желание узнать исход боев побеждало, и приходилось изрядно раскошелиться в надежде на то, что удастся отыграться, заключив с кем-нибудь пари.
В этот час из крохотной лавчонки – одной из тех, что облепили вереницей верхнюю часть улицы Аргилет, где обосновались продавцы свитков, купцы, ремесленники, торговцы цветами и, главное, обувщики, вытеснившие когда-то имевших здесь засилье гончаров, за людским коловращением наблюдали двое мужчин. На столике перед ними стояла ваза с фруктами, кратер с вином и две серебряные чаши, наполненные рубиновым напитком. Одному из них было лет пятьдесят. Вавилонская в мелких завитках борода и наряд выдавали в нем уроженца восточных провинций. Подкрепляли догадку большие несколько навыкате карие глаза и чалма. Второй, молодой, по манере держаться и платью, принадлежал к далеко непростому сословию. Латинские черты лица соседствовали с серо-голубыми глазами, а стройность фигуры не смогла скрыть тога цвета тирийского пурпура. Она выдавала в нем римлянина и подчеркивала статус владельца отменной выделкой – без сомнения, за нее выложили немалые деньги.
Вероятно, старшему наскучила толчея на улице. Очнувшись от своих мыслей, он сказал:
– Хвала Божественному Августу! Можно только преклониться перед ним. Принял Рим деревянным, оставил мраморным. Хоть здесь можно глотнуть прохлады.
Слова были произнесены на койне, языке римской черни, что, по всем признакам, ничуть не смутило его молодого собеседника.
– Ты прав, почтенный Эльазар, – промолвил он, – хвала и Флавиям. Да прославят герои их амфитеатр. Не находишь ли ты, что простому смертному не под силу создать что-либо подобное? Подумать только – стены из тибурского камня высотой в сто шестьдесят футов!
Слова прозвучали язвительно, но было не совсем ясно, произошло ли это намеренно или говорящий не сумел скрыть сарказм. Во всяком случае, он покосился на проем двери, словно проверяя, нет ли поблизости нежелательных свидетелей.
– Да-да! И в городе, и в провинциях на устах у всех это чудо света, добрый Агриппа. Поистине, колоссально! – подтвердил Эльазар.
Он умолк. После минутной паузы молодой человек, которого назвали Агриппой, вывел его из задумчивости.
– О чем задумался, Эльазар?
– Восемьдесят