Луиза Карловна страдала артритом, бронхитом, еще каким-то «…итом» и свойственным многим пожилым одиноким людям желанием пообщаться. Ира была почти насильно втянута в кухню, усажена за стол и напоена чаем с домашним вареньем. И если в первые минуты встречи она думала только о том, как бы поскорее избавиться от докучливой хозяйки тем самым вежливым способом, что не приведет журнал к потере автора, то уже через пятнадцать минут ей почему-то захотелось другого: оставаться на этом жестком деревянном табурете без спинки как можно дольше и слушать, слушать, слушать. Слова, фразы, предложения, которые брала Луиза Карловна неизвестно откуда и осторожно двигала к Ире своим простуженным голосом, казались одновременно и страшными, и поразительными, и нереальными, хотя существовали на самом деле. Ире казалось, что она уснула. Она даже, словно ребенок, украдкой под столом больно ущипнула себя за ногу. Нет, она не спала, сидела на кухне у незнакомой женщины и наблюдала, как та смотрит как-то сквозь нее, будто просвечивает.
– Вы какая-то половинчатая, – это было первое, что Луиза Карловна сообщила ей после дежурных фраз об ароматном свежезаваренном чае, собранной собственноручно на даче малине для варенья и о том, что она думает об этих идиотах, сделавших кофе, – кофе! – предметом среднего рода.
Сказано это, про половинчатость, было неожиданно резко, без каких-либо обиняков и реверансов. Ира даже подумала, что ослышалась, переспросила:
– В каком смысле?
– В смысле нецелая, – и странная хозяйка зашлась в приступе кашля.
Ира взглянула на свое отражение в старом металлическом чайнике: лицо, во всяком случае, было на месте, два глаза, два уха, брови, нос и рот – ничего не пропало. Она приподняла руки, повертела кистями – ни одна не отвалилась. Пошевелила под столом ногами – их тоже по-прежнему было две.
– Я не понимаю, – озадаченно призналась она, как только на кухне снова воцарилась тишина.
– А вам и не надо, – спокойно отозвалась старушенция и глубокомысленно воздела к потолку скрюченный палец: – Главное, что я понимаю.
«Только сумасшедших не хватало на мою голову». Ира натянуто улыбнулась, привстала уже:
– Спасибо за чай, но мне…
– Некуда торопиться, – бесцеремонно закончила за нее хозяйка.
«Да что она себе позволяет?!» В душе Ира рвала и метала, но сидевшая напротив женщина была не только важным для журнала автором, но и пожилым человеком, а грубить людям гораздо старше себя Ира никогда не умела. Она вообще грубить не умела. Ведь надо было быть вежливой – и она была. «Эта Карловна не обращает внимания на то, что я говорю, а я буду делать вид, что не слышу ее. В ведомости