,

      Ни неги страсти роковой,

      Когда младенчества забавы

      Едва рассталися со мной,

      Уж бог задумчивости сладкой

      Меня в прогулках посещал,

      И предо мной летал украдкой

      Какой-то дивный идеал, —

      К нему стремились все мечтанья,

      Как другу я ему вверял

      И сердца темные желанья,

      И всё, чем жил и чем дышал.

      Я верил с детской простотою,

      Что мне неведомый сулил, —

      И он с волшебною мечтою

      Меня ребёнком подружил!..

      Но вскоре в неге упоений

      Утоп я пылкою душой;

      Меня покинул добрый гений

      В пороках жизни молодой!

      От взоров скрылся мир воздушный

      Моей причудливой мечты, —

      И я стал зритель равнодушный

      Даров ума и красоты!..

      Когда ж опять во мне проснутся

      Порывы чистые весны?

      Когда же чувства отзовутся

      В заветных звуках старины?

      Ужели буйные набеги

      Минутных, бешеных страстей

      Союз священный тихой неги

      С душой расторгнули моей?

      Но вы, минуты вдохновенья,

      Вы мне оставили свой след:

      Печаль и жажду песнопенья —

      Плоды таинственных бесед!

      И вот они, восторги песен,

      Погибший шепот светлых дум;

      Но их вместить – я сердцем тесен,

      И свыкся с праздностью мой ум.

      Ни прежних чувств, ни прежней силы

      Уже в мечтах не нахожу

      И, как на братские могилы,

      На песни юности гляжу!

<1836>

      233. РИМ

      Рим, самовластный бич народов и царей!

      Где слава прежняя твоих цветущих дней?

      Где гордые сыны и Брута и Камилла?

      Ответствуй, грозного могущества могила!

      Почто граждан твоих вольнолюбивый дух,

      Столетья озарив, в столетиях потух?

      Ужель завет судьбы рукою своенравной

      Низверг сей колосс сил, свободный, но державный?

      Нет, избранный народ, ты сам себя сразил:

      Ты гибель с роскошью в отчизне водворил,

      В сердцах изнеженных разлился яд разврата!..

      Междоусобием и завистью Сената

      Свобода скрылася, пренебрежен закон, —

      И гордый человек шагнул за Рубикон,

      Который средь шатров в безмолвном отдаленье

      Давно Республики обдумывал паденье.

      Уж хищник на чело корону возлагал, —

      Но Брут был жив еще – и властолюбец пал.

      Он пал – и Рим воскрес, и гордая свобода

      Отозвалась в сердцах великого народа!..

      Но быстро пролетел восторгов общий глас:

      Потомок Ромула душою вновь угас!

      Вот ставки бранные Антония, Лепида!

      Уже смерть Цезаря друзьями позабыта;

      Не Бруту пылкому они готовят месть, —

      Нет, цель у них одна: отечество угнесть,

      Под благородною мечтая скрыть личиной

      Коварные сердца и бой несправедливый.

      Уже Филиппополь сраженьем оглашен;

      В нем Рим последнего римлянина лишен!

      С тех пор иль золото, иль воинов пристрастье

      Владели родиной…

<1836>

      Насильный врак

      Я видел страшный твой обряд,

      Обряд насильственный венчальный,

      Послушной жертвы взор печальный

      С трудом, с трудом мой вынес взгляд!

      В раздумья, с мрачною душою

      Я наблюдал ее черты:

      Какой небесною тоскою

      Сияла дева красоты!

      С каким рассеяньем глядели

      Глаза невесты на налой;

      Блуждая тускло, вдруг горели

      Слезами жаркими порой!..

      Ее сопутник в жизни новой

      Стоял с бесчувственным лицом,

      Как бы скучая под венцом,

      Как бы к венцу всегда готовый.

      Бездушный взор его очей,

      К подруге юной устремленный,

      Был чужд и радости священной,

      И тихой горести лучей.

      Но вот окончено венчанье;