Пошарив по карманам, он отыскал ручку и написал на полях злополучной заметки: «Я виновен. Я не могу жить с таким позором!» Руки дрожали, иероглифы кривились и разъезжались. Впервые за последние дни ему вспомнилась семья.
– Мияко, прости меня, – пробормотал несчастный, сдерживая рыдание. – Кими, сынок… пойми, пожалуйста. Я должен.
Сняв обувь, он сунул газету в одну из сандалий и придавил сверху бумажником. Босиком подошёл к краю крыши. Стараясь говорить твёрдо, произнёс куда-то в пространство:
– Я, Онимару Харуо, подвёл своего друга. Мое имя запятнано, и мне остаётся только одно. Хидэо-кун, я следую за тобой.
И полез через ограждение.
Нарастающий ужас иголкой впивался в сердце, мешал дышать. На миг тёмная волна затопила сознание, и Онимару, обжигая ладони, вцепился в накалённый солнцем заборчик. Но тут же яростно осадил себя и встал в полный рост на самой кромке. Глянул на ряды зданий, на путаницу портовых кранов, чёрную на фоне сверкающего океана. Ничего не увидел. Стиснул зубы и шагнул вперёд.
– Хаябуси-сэнсей пригласил тебя в свою школу?! – Сатоко была потрясена. – Такая честь… мне трудно поверить. Насколько я знаю, там никогда не бывало женщин, даже японок. Но ты уверена, что выдержишь их тренировки? По слухам, они занимаются по жесточайшим методикам, и традиции у них совершенно средневековые. Вряд ли в таком кругу станут делать для тебя скидки.
– Насчёт традиций меня уже предупредили. Проблема вовсе не в тренировках. Как, по-твоему, среагирует мужское самурайское общество на женщину-иностранку в своих рядах?
– Трудно сказать. Вариантов несколько. От насмешки и сдержанного неодобрения до открытой ненависти. Дружелюбия точно не жди. Тебя могут попытаться изгнать, или «нечаянно» изувечить. Говоря по чести, с них станется и убить.
– Возможно, поэтому Хаябуси-сэнсей и пригласил меня, – криво усмехнулась Ольга. – Дабы привести мышление учеников в соответствие с реальностью. Кроме того, конфликт позволит достоверно оценить, достойна ли я обучения – и можно ли меня потом без намордника выпускать к людям.
Рассмеявшись, Сатоко заметила:
– Знаешь, тебя ведь и в самом деле побаиваются. Ты всегда выходишь на татами с таким видом, будто ничего, кроме цели, просто не существует. Да что говорить о татами после случая с моим дядей…
– Неужели я настолько изменилась?
– Ты вообще не изменилась. Это и пугает, – улыбка Сатоко погасла. – Или срубить человеку голову для тебя обычное дело?
Отодвинув тарелку, Ольга свела брови.
– Сатоко-сан, если вы действительно так считаете, я немедленно покину ваш дом. И серьёзно подумаю, не избавить ли сей мир от своего присутствия.
С лица Сатоко схлынула краска.
– Орьга-сан, простите, я обидела вас. Прошу меня извинить.
– Я не обиделась. Только спрашиваю: вы в самом деле так считаете?
Сатоко положила палочки, обошла стол и встала