Алкей вернулся к троносу; крякнув от натуги, сел. Электрион тоже опустился в кресло – раздумал стоять столбом перед братом, словно подданный.
– Скорее уж Пелопс разгневается, если мы откажем ему в выдаче сыновей. Или притворится, что разгневался. Отказ – прекрасный повод для войны. Опасаешься проявить слабость, брат? – Алкей улыбнулся: он попал в больное место Электриона. – Но разве это слабость – выполнить законное требование отца? Вернуть ему сыновей для суда? Как по мне, разумное решение.
– Ты считаешь разумным уступить? – вскипел Сфенел, чувствуя себя забытым. Поздний ребенок, моложе братьев на полтора десятка лет, он ревниво относился к любым попыткам ущемить его достоинство. Ущемления чаще всего были плодом воображения Сфенела, но это не останавливало младшего Персеида. – С готовностью исполнить прихоть Пелопса? Дать ему понять, что здесь он не встретит сопротивления?!
– Прихоть? На месте Пелопса я бы тоже потребовал выдачи убийц. Мне рассказали, что произошло в Писе. Атрей и Фиест, – впервые хромой сын Персея назвал гостей, нуждавшихся в очищении, по имени, – хладнокровные убийцы. Они явились к жертве на рассвете…
Алкей продолжал говорить, и казалось: стены зала плывут утренним туманом, открывая взглядам буковую рощу, где меж деревьев ступают двое юношей. Подолы их хитонов были мокрыми от росы – высокая трава местами доходила молодым людям до пояса. Туман скрадывал звуки, но когда юноши остановились, первое же слово, произнесенное вслух, прозвучало с отчетливостью медного кимвала.
«Ягненочек,» – вот это слово.
2
– Ягненочек, – сказал Атрей.
Фиест кивнул.
Малыш, спящий у ног братьев-Пелопидов, был невинней капли воды на листе. Вольно разбросав руки, он обратил лицо к просветлевшим небесам, приветствуя восход улыбкой. Что снилось юному Хрисиппу? Морфей, бог грез, хранит свои тайны от чужаков. Лишь птицы в дубраве заливались на все лады, приоткрывая миру краешек счастливых видений.
– Доброй ночи, братец, – сказал Атрей.
– Вечных сумерек, – добавил Фиест.
На