ключается все движение изящной русской литературы нашего времени. За исключением этого, все мертво и пусто; даже посредственность и бездарность, столь деятельные прежде, теперь действуют лениво и робко. Впрочем, в этом есть своя хорошая сторона: лучше немного истинно хорошего, нежели много посредственного и дурного. Мы не раз уже говорили, что бедность современной русской литературы гораздо значительнее и плодотворнее, нежели прежнее ее богатство, потому что причина этой бедности, между прочим, заключается и в том, что публика сделалась взыскательнее и разборчивее, а для авторства сделался необходимым талант
{1}. Таланты же не сеются, а сами родятся. Прежде быть талантом ничего не стоило, и
новость принималась за одно с
достоинством. Действительно, нового было тогда очень много сравнительно с нашим временем; но ценность этого «нового», которое теперь так устарело, уже определяется совсем по другим основаниям. «Северные цветы» считались в свое время лучшим русским альманахом; появление этой крохотной книжки в продолжение семи лет было годовым праздником в литературе, к которому все приготовлялись заранее и журнальными и словесными толками. И что же было в этом альманахе? В отделе прозы совершенное ничтожество – статьи г. Ореста Сомова, аллегории г. Ф. Глинки и тому подобные невинные литературные опыты; а сколько балласта в отделе стихов! Хорошего только и было, что стихотворения Пушкина, Жуковского да несколько стихотворений Баратынского: почти все остальное дышало такою посредственностью, таким ничтожеством, что не можешь довольно надивиться бестребовательности тогдашней публики
{2}. А между тем сколько было и других альманахов, которые пользовались тогда значительным успехом и которые были еще хуже «Северных цветов»! Какого шума наделали своим появлением повести Марлинского, которые теперь наводят зевоту даже на бывших поклонников этого фосфорического краснослова! И в то же время со вниманием читали отрывки из исторического романа г. Б. Ф(Ѳ)едорова – «Андрей Курбский» и заранее видели в его сочинителе русского Вальтера Скотта
{3}. И в то же время были в восторге от «Гайдамаков» Порфирия Байского, изредка потчевавшего публику гомеопатическими отрывками из этого романа, которому не суждено было выйти из отрывочного существования
{4}. И в то же время читали и «Ягупа Скупалова», и «Удивительного человека», и «Записки москвича», говорили и спорили о них
{5}. И в то же время автор «Монастырки» снискал себе бессмертную славу
{6}. Повести гг. Погодина и Полевого имели своих жарких поклонников, особенно повести последнего
{7}. Первые отличались
народностью: от них так и несло кислою капустою; язык их прямо, целиком перенесен был на бумагу с базара; вторые – эклектическою смесью самодельной идеальности и высших взглядов с немецкою сентиментальностию по манере Клаурена. Где все это и что теперь во всем этом? Альманахи перевелись из моды, потому что слава видеть себя в печати потеряла цену даже и в глазах мальчиков; а хорошие статьи перестали даваться gratis
[1]. Повести, о которых мы говорили, как чахоточные дети, все перемерли прежде отцов своих. Повести Гоголя изменили вкус публики, дали новое направление литературе и погубили во цвете лет много повестей и романов старой школы. Писать стало мудрено, успех сделался труден. Прежние повествователи и рассказчики потеряли кредит, исключая тех, которые догадались своротить с старой тропы на новую дорогу. Настал черед новому поколению.