– Ужь вѣрно напроказили вы тутъ, Ѳедоръ Степанычъ!
– Я-то? Мы….
И онъ залился громкимъ смѣхомъ.
– Да что у васъ тутъ было? спрашивалъ Софьинъ тоже сквозь смѣхъ.
– У кого, – у насъ? Разговоръ.
– О чемъ же?
– Э, о чемъ же? Да на воловьей шкурѣ не перепишешь всего, о чемъ мы говорили.
– Вы однакожь понравились ему.
– Ей-богу, не виноватъ въ этомъ! Ужь стало быть такое мое счастье! Но только знаете ли что, дяденька: будьте вы при нашемъ разговорѣ, чуть ли бы этотъ добрякъ не послалъ меня къ чорту, который у него то и дѣло на языкѣ.
– Почемужь такъ?
– А ужь такъ.
И онъ снова расхохотался.
– Пойду, непремѣнно пойду! говорилъ Племянничковъ.
Сегодня же дѣлаю визитъ и дѣло въ шляпѣ.
– Глядите, Ѳедоръ Степанычъ, предупреждаю васъ. Супруга Онисима Сергеевича совсѣмъ другая статья. Это женщина съ страшными претензіями на свѣтскость, лучшій тонъ и образованность.
– Потрафимъ.
– То-то глядите! Я потерпѣливѣй васъ, да и то чуть не лопнулъ съ досады отъ этого хвастовства, умничанья и кривлянья.
– Да вы, дяденька, не умѣете. Посмотрите-ка, какъ мы выѣдемъ! Кривляться, конечно, не стану, а похвастать, поумничать – ого! на это насъ взять!
– Не пересолите только.
– Съ тѣмъ что извольте-съ.
– Но ужь этотъ мнѣ мальчишка!..
– Какой это, дяденька?
– Тамъ вы увидите живую нравственную аномалію, пятнадцатилѣтняго франта съ папироской во рту.
– И хорошія у него папироски?
– Спиглазовскія.
– Превосходно! Поздравьте меня; я у нихъ заранѣе свой въ домѣ. Ну, а барышни каковы-съ?
– Старшая какъ будто смахиваетъ на маменьку.
– А меньшая-съ?
– Меньшая… милое, доброе дитя.
– Какъ-какъ, повторите.
– Я говорю: доброе дитя.
– А милое-то кудажь дѣвалось? Такъ вотъ оно что! Хорошо она играла, выговаривала! Ну, слава Богу, слава Богу, на силу-то сказали вы по человѣчески!
– Чтожь вы тутъ находите такого? спросилъ Софьинъ, покраснѣвъ слегка.
Вмѣсто отвѣта, Племянничковъ, заложивъ руки, началъ ходить и запѣлъ самымъ страстнымъ голосомъ:
На толь, чтобы печали
Въ любви намъ находить,
Намъ боги сердце дали,
Способное любить.
– Какіе пустяки поете вы! съ неудовольствіемъ сказалъ Софьинъ.
– Пустяки, такъ пустяки, а я все таки поздравляю васъ.
– Съ чѣмъ?
– Скажу послѣ, теперь не время. Побѣгу переодѣнусь да и того… ахъ, дяденька, хорошо, что вспомнилъ, – пожалуйте на извощика. Подлецъ Павлушка въ кредитъ ужь не желаетъ возить, а пѣшкомъ съ визитомъ къ такимъ аристократамъ, какъ Небѣдовы, согласитесь, не совсѣмъ презентабельно.
Чмокнувъ Софьина въ лобъ, Племянничковъ выбѣжалъ, громко и весело напѣвая: "я минуты той жду."
Додго сидѣлъ