Наша стрелковая позиция была на самом краю стрелкового поля и позволяла стрельбу на максимальную дальность – одна тысяча двести метров. Таких позиций было всего три, и стоили они немного дороже. Две соседние пустовали.
Отстреляться в тишине и покое нам, конечно, не удалось. Было лето, в гимназиях были каникулы – и поэтому детвора с поселения и со всех местных хуторов либо уехала на море, либо собралась здесь, на стрельбище, восторженно наблюдая за стреляющими. «Дядь, дай пострелять» никто не канючил, видимо, не раз ученные ремнем за это дело, но смотрели они на стрелков и на оружие с вполне понятным детским изумлением и азартом, обмениваясь восторженными репликами на страшной смеси русского и арабского…
Они смотрели на меня, а я потихоньку приглядывал за ними. Их было много – несколько сбитых кучек, от пяти лет и до двенадцати. Чернявые, загорелые, перемазанные с ног до головы, босые – они мало чем отличались друг от друга, дети арабов и дети живущих здесь казаков. Четвертое, а то и пятое поколение родившихся после войны, они дружили между собой, не обращая внимания на то, кто русский, а кто араб, они вместе бегали в гимназию, на стрельбище, вместе совершали ночные налеты на виноградники и фруктовые сады и вместе получали за это ремнем. Русские пацаны свободно лопотали по-арабски, а арабчата знали русский – но между собой они переговаривались на дикой смеси того и другого, язык русского поселенца с Восточных территорий в России иногда просто не понимали.
Наконец-то оно росло. Единое поколение, для которого Российская империя – родина, а не оккупант, как твердят иностранные газеты. Поколение, которое не нужно искусственно ассимилировать, которое само добьется своего. Поколение, живущее в стране, занимающей без малого одну четвертую всей территории Земли. Поколение, выросшее на новом Ближнем Востоке – где гиблые болота и бесплодные горы уступили место садам и виноградникам, где один за другим поднимаются обновленные города и новые заводы, где межплеменной и межнациональной ненависти просто нет места.
Дед, когда я был еще маленький, рассказывал мне об операциях по усмирению, когда отделения жандармерии напоминали укрепленные взводные опорные пункты, когда морские пехотинцы и десантники совершали по три десантирования в день, гоняясь за бандами, о жутких перестрелках в городах, которые происходили в течение пяти-семи секунд и заканчивались тремя-пятью трупами. О том, как они входили в деревни, а даже самые мелкие пацаны, видя их, проводили пальцем по горлу. О том, как казаки-поселенцы ночью посменно дежурили у пулеметов, а в каждом тракторе было крепление для личного оружия. Все это было. Тогда. А сейчас сын казака