Когда врач, осматривавший убитую, наконец распрямился, лицо его было бледно.
– Да-с, – протянул глухим голосом, снимая и бросая в пакет липкие окровавленные перчатки, – двадцать семь ран, а может, и больше. Похоже, тесаком. Бедная женщина!
Потом, подойдя ближе к частному приставу, понизив голос, добавил:
– Но это еще не все. Было совершено насилие. Жестокое насилие.
Городовой Матвеев расслышал это. Он с испугом и жалостью бросил последний взгляд на мадам Жаклин, которую уже заворачивали в одеяла, чтобы нести вниз, к карете, прибывшей из городского морга. И подумал о том, что такого жестокого преступления у них в городе он и припомнить не может. Хорошо бы поскорее изловить убийцу – дикого зверя в человеческом облике!
Частный пристав оформил отправку тела убитой, отдал распоряжение опечатать комнату и магазин и заторопился к пролетке. Нужно было тотчас ехать к полицмейстеру на доклад. Кому же господин Вахрушев поручит расследование? Должен быть толковый, очень толковый следователь! Ведь такого кровавого дела у них еще не бывало! Поскорее, поскорее надобно схватить убийцу!
…Никто из стоявших над истерзанным телом француженки не знал, какие потрясения еще ждут впереди. Никто не знал, что это убийство станет первым – в череде многих! Что впереди – год страха, ужаса, тщетных поисков кровопийцы.
2
Леночка Орешина была счастлива. Она любит и любима! Вопреки мнению своей ироничной и всезнающей тетушки и бойких подружек по пансиону для благородных девиц, да и матушки тоже. Все кругом твердят, что в наш расчетливый, развращенный и циничный двадцатый век не бывает бескорыстной и романтичной любви. А вот ведь есть она! Леночка горда, что всегда верила в высокое и благородное чувство. Может быть, оттого Бог и наградил ее, послал такого необыкновенного, прекрасного любимого!
Сам Петр Уманцев! Она до сих пор временами словно не верила: с ней ли все это происходит? Не сон ли? Ведь еще совсем недавно, зимними вечерами, выходя из многолюдного театра после спектакля, кутаясь в шубку и садясь в сани под меховую полость, она не слушала собеседницу – маменьку, тетю или подругу, – а все еще видела сцену, декорации и его, Петра Уманцева: пылкого Ромео, отважного Картуша, благородного Теодоро… Как горели его глаза и дрожал, переливался красивый голос, когда он произносил любовные признания! И казалось Леночке, смотрел прямо на нее, сидящую обычно в третьем ряду! И как оказалось все странно, когда выяснилось, что артист и вправду видел ее, ожидал, смотрел…
А выяснилось это весной, в вечер бенефиса Уманцева, где в шиллеровском «Коварстве и любви» он играл Фердинанда. В последней сцене, в самой развязке, актер поступил несколько странно. Он подошел к рампе и стал говорить знаменитый монолог в зал. Актриса, игравшая Луизу, стояла