Я разлил остатки водки по стаканам. Глафира махнула свой и закусила ломтиком ветчины.
– Как в больницу собрался, позвал меня, – сказала со вздохом. – Дал денег и говорит: «Если не вернусь, сделай все по-людски! Отпевание, похороны, поминки – чтоб слова худого не сказали!» Велел за домом присматривать, обнял меня, поцеловал на прощание… – Глафира снова всхлипнула. – Я все сделала, как он велел! Если б знала твой адрес, непременно б телеграмму дала! Ты не в обиде?
Я покрутил головой.
– И вот еще… – Глафира перестала плакать, взгляд ее стал тревожным. – Павлович сказал, что могу взять из дома, что захочу. Я телевизор с холодильником забрала. Они старые – таких давно не делают. Ты – богатый, новые купишь, а мне в память…
Я кивнул, подтверждая, что не в претензии.
– Пойду! – Глафира тяжело поднялась со стула.
– Вы не знаете, – спросил я, – почему он завещал дом мне?
– Наверное, некому более, – предположила соседка. – Я не знала, что он подписал дом, нотариус объявил. Павлович ему приказал так сделать, заплатил за розыск наследника. Предусмотрительный был человек, умный…
Я проводил Глафиру до ворот, вернулся в дом и распаковал сумку. Развесив одежду по спинкам стульев, достал запечатанный конверт: нотариус вручил его вместе со свидетельством. Читать наставления покойного мне не хотелось, и я бросил конверт на стол. На веранде нашлось ведро, я набрал воды в колонке, умылся и почистил зубы. Хотелось спать. Я встал рано, трясся в автобусе, полдня ушло на бумажные дела. А тут еще соседка…
В шкафу обнаружилось постельное белье, с виду чистое, я застелил постель и собирался прилечь, но все же, мучимый совестью, вернулся к столу. Последний долг покойному следовало отдать. В тусклом свете маломощной лампочки конверт выглядел непритязательно: тонкий, потертый. Я оторвал полоску сбоку, достал сложенный листок бумаги, развернул. На листке было только одно слово: «Ищи!»
«Ветра в поле! – подумал я, бросая листок на стол. – Ищите и обрящете!»
Глафира была права насчет странностей…
Я провалился в сон, и мне привиделась Светка. Обнаженная, с дерзко торчащими сосками маленьких грудей, она тянула ко мне руки и зазывно улыбалась. Худшего окончания тяжелого дня и придумать было трудно…
Проснулся я на рассвете и некоторое время лежал, прислушиваясь. Было непривычно тихо – до глухоты в ушах. В большом городе я отвык от тишины. Там постоянно что-то шумело, если не машины под окном, то соседи сверху или вода в трубах… Вставать мне не хотелось, жить – тоже. Светка мучила меня всю ночь. Приходила, садилась на край койки и, улыбаясь, расстегивала блузку. Я протягивал руки, но она отодвигалась, грозя мне пальцем. Я пытался встать, но тело не подчинялось. От горечи я заплакал.
– Пожалуйста! – попросил я. – Не мучь меня больше! У меня нет сил!
– Ты сам не отпускаешь меня! – возразила она.
– Я