Вот и сейчас Милица Андреевна стояла рядом, как грозный страж, и с неудовольствием взирала на творческий беспорядок в кабинете ученого. Она слишком хорошо знала, как сложно оттереть поверхность румынского стола от клея и какие царапины оставляют на дереве металлические инструменты. Обычно она редко сдерживала себя, чтобы не устроить проборку мужу, ведь чудесный гарнитур из каталога, как, впрочем, и многие другие вещи в доме Винницких были приобретены на ее деньги. Она крутилась как белка в колесе, заведуя автосалоном по продаже дорогих машин, получала неплохую прибыль, а возвращаясь домой, не успев перевести дух, погружалась в пучину бытовых проблем. Она контролировала сына, принимала гостей от прислуги, требовала, чтобы ее указания исполнялись в точности. Профессор не был ей в этих делах помощником. Он так и остался большим ребенком с толстыми книжками, грезящим о каком-то научном открытии, которое скоро перевернет мир. Сказать по правде, она и сама когда-то верила, что муж получит Нобелевскую премию и она отправится с ним в Стокгольм разделить радость победы. Но годы шли, стены кабинета покрывались многочисленными дипломами, но международное признание все как-то обходило ученого стороной.
Сегодня Милица Андреевна зашла в кабинет мужа не за тем, чтобы принести ему чай, и даже не для того, чтобы поинтересоваться, как продвигается его новая научная работа. Ей нужно было поговорить с профессором на более земную тему, но для начала неплохо бы улучить подходящий момент. Ученый был занят своим злосчастным скелетом и обращал на нее внимания не больше, чем на книжный шкаф в углу.
– Знаешь ли ты, дорогая, что у кошки около двухсот сорока костей? – спрашивал он, ныряя под каркас, чтобы проверить, как скелет смотрится снизу.
– Не знала, но это в высшей степени интересно, – проговорила жена, не выразив голосом ни малейшего оптимизма. Она явно не была настроена ждать, когда ученый завершит сооружать из несметной кучи костей единую конструкцию. В их семье назревала драма, по сравнению с которой перспектива получения Нобелевской премии казалась ей сейчас не такой заманчивой, как раньше.
– Тебе правда интересно? – спросил профессор, имея в виду, конечно же, кошку, останки которой он сейчас склеивал с таким усердием. – Ученые до последнего времени полагали, что общий язык с этими чудными созданиями первыми нашли жители Древнего Египта около четырех тысяч лет назад. Считалось, что именно в древнеегипетском государстве появились первые домашние кошки…
Разумеется, кошка его интересовала куда больше, чем собственная жена, и это обстоятельство сильно огорчило Милицу Андреевну. Она вошла в кабинет мужа в новом костюме, выгодно обрисовывавшем ее крупную, статную фигуру, но он не обратил внимания ни на ее красоту, ни на обновку. Она была женщиной в самом соку, и ее возраст в сорок пять лет вряд ли являлся предвестником скорого увядания. Полная грудь, крутые бедра, широкоскулое лицо – кровь с молоком. Голос Милицы звучал весомо, и ей не было нужды кричать, для того чтобы ее услышали подчиненные. Все в ее жизни до недавнего времени находилось под жестким контролем. Но сейчас происходило нечто такое, от чего даже ее волевая натура испытывала неприятную растерянность.
– Антон, я хочу переговорить с тобой, и было бы лучше, если бы ты на время оторвался от своей работы. Это касается очень серьезных вещей, – она вдохнула в грудь побольше воздуха. – Наш сын в опасности!
Профессор взглянул на нее поверх скелета. Было видно, что мысли его остались блуждать в Древнем Египте.
– Артем болен? – спросил он, видимо считая, что это единственная причина, из-за которой стоит тревожиться.
– Можно сказать и так. Во всяком случае, ничем иным я не могу назвать его странное увлечение этой девицей.
– Девицей? – переспросил профессор.
– Да, девицей. Очнись, Антон! Речь идет о той самой особе, которую он постоянно притаскивает к нам домой.
– Значит, он все-таки не болен, – глубокомысленно заметил профессор, прилаживая к каркасу очередной позвонок. – Что плохого ты видишь в том, что он встречается с девочкой? По-моему, это вполне обычно для его возраста. Он уже не ребенок. Ему м-м… двадцать… э…
– Двадцать пять, – подсказала жена.
– Вот видишь,