Последние и первые люди: История близлежащего и далекого будущего. Олаф Стэплдон

этих действий, однако, был лишь поверхностным. Косички и палочки для еды снова вошли в моду среди паразитирующей части населения, и изучение китайской классики стало обязательным во всех школах. Однако образ жизни обычного среднего человека оставался американским. Не только потому, что он использовал американские столовые приборы, обувь, граммофоны, бытовую технику, но при этом его алфавит был европейский, его словарный запас был пропитан американским сленгом, его газеты и радио были в той же мере американскими, хотя и антиамериканскими по политическому содержанию. Он ежедневно наблюдал на своем домашнем телеэкране все особенности американской личной жизни и каждое американское общественное событие. Вместо опиума и китайских палочек он пристрастился к сигаретам и жевательной резинке.

      Образ его мыслей также большей частью был монголоидным вариантом американского мышления. Например, его мышление не было метафизическим, но поскольку некоторое присутствие метафизики является неизбежным, то он простодушно воспринял материалистическую метафизику, которую широко распространили ранние большевики. С этих позиций единственной реальностью была физическая энергия, и разум был всего лишь одной из систем управления телом, отвечающей за реакции на внешние раздражения. Бихевиоризм играл некогда большую роль в очищении лучших западных умов от суеверий, и одно время он был главным развивающимся острием мысли.

      Эта ранняя, веская, хотя и экстравагантная доктрина, была тем, что поглотило Китай. Но на своей родине бихевиоризм постепенно инфицирован, благодаря всеобщей потребности в удобных идеалах, и окончательно видоизменился в странный вид спиритизма, согласно которому отдаленная реальность была, без всяких сомнений, физической энергией, и та энергия была отождествлена с божественным духом. Наиболее драматической чертой американской мысли в этот период было соединение бихевиоризма и фундаментализма, устаревшего и выродившегося вида христианства. Бихевиоризм сам по себе, разумеется, был разновидностью вывернутой пуританской веры, согласно которой интеллектуальное спасение включало признание сырой материалистической догмы, главным образом потому, что она была несовместима с лицемерием и непонятна интеллектуалам ранних философских школ. Более старые пуритане подавляли все плотские страсти; эти же, новые, подавляли с не меньшим самодовольством страсти духовные. Но при все возрастающем уклоне в сторону спиритизма самого естества, бихевиоризм и фундаментализм нашли точку соприкосновения. Поскольку отдаленная материя физического мира была объявлена теперь многообразной и произвольной «частью» деятельности «духа», то какое удобство это создавало для согласия между материалистами и спиритуалистами! В основе, несомненно, они никогда не расходились так далеко, хотя и были противниками в теории. Настоящее же расхождение было между действительно духовным подходом, с одной стороны, и смешанным, духовно-материалистическим,