– Ах ты, разбойник! ах ты, окаянный! – взвизгнула она, принимаясь тормошить медведя, который не двигался с места, не сводил глаз с девушки и, казалось, не замечал, что происходило вокруг.
– У… у… у! – захрипел бука, вынырнул неожиданно из-за медведя и, став между ним и старостихою, простер к ней руки, обернутые соломой.
– Бя… бя… бя! – затрещала коза, дергая ее сзади.
– Бу… у… у… – ревел бык, пыряя ее рогами.
– Кудах! кудах, ирр… ирр… – зашипел, откуда ни возьмись, журавль, то есть долговязый, плечистый парень, у которого рука была притянута к голове, и все это окутано было рогожей, – ирр… – присовокупил журавль, тыкая ее в бок веретеном, изображавшим клюв.
– Пострелы! черти! собаки! – вопила старостиха, отбиваясь руками и ногами.
– Полно, тетенька, не серчай, – запищала скороговоркою баба-яга, заметая след помелом и смело наступая на старуху, которая задыхалась от злобы, – слушай: загадаю тебе загадку: двое идут, двое несут, сам-треть поет… Не любо?.. изволь другую; под лесом-лесом пестрые колеса висят, девиц украшают, молодцов дразнят… Не угадала?.. Серьги, тетенька, серьги.
– Поди прочь, леший! – крикнула старостиха, замахиваясь обеими руками на бабу-ягу, но, оглушенная визгом и хохотом, в ту же минуту обратилась к толпе девушек. – А вы, бесстыжие! погоди, постой! о! Грушка Дорофеева, я тебя признала, – ах ты, срамница! – прибавила она, бросаясь на толстенькую девушку прятавшуюся за подруг; но Груша нырнула в толпу толпа раздвинулась, и старостиха прямехонько наткнулась на Гришку козу и медведя, которые вертелись вокруг ее дочери.
– Ну-кось, Михайло Иваныч, – заговорил Гришка, размахивая палкою так ловко, что старостиха никак не могла приступиться, – потешь, покажи господам честным и хозяйке дорогой, как малые ребята горох воровали… А ну, поворачивайся! – крикнул он, дернув за веревку, привязанную к поясу медведя, который все-таки не двигался с места и не отрывал глаз от Параши. – А ну, ну, полно, аль приворожила тебя красная девушка… ну, коза, валяй, начинай!.. Михайло Иваныч, что ж ты взаправду уставился, не кобенься, кланяйся хозяюшке молодой, да в самые ножки! – присовокупил Гришка, опуская палку на плечо медведя, который на этот раз повалился охотно в ноги Параше. – Так: ну, коза, живо!..
Тут Гришка, продолжая размахивать палкой, пустился вприсядку вместе с козою, припевая скороговоркою:
Антон козу ведет,
Антонова коза нейдет;
А он ее подгоняет,
А она хвостик поднимает…
Он ее вожжами,
Она его рогами…
Старостиха кричала, бранилась, но уже никто ее не слушал; все вокруг нее заплясало, завертелось, и трудно определить, чем бы кончилась потеха, если бы в самом разгаре суматохи не раздалось внезапно из сеней:
– Староста идет!..
Казалось, гром, упавший в эту минуту на избу, не произвел бы такого действия на присутствующих. Раздался оглушительный