Ип подвела Боренбойма к сугробу. Взобралась на него. Лицо ее оказалось вровень с лицом Боренбойма. Очки его поблескивали в темноте.
Девочка осторожно обняла его худыми, но длинными руками, прижалась своей грудью к его. Он не противился. Их щеки соприкоснулись.
– О’кей. – Он слегка отвернулся, отстраняя лицо.
Посмотрел на подсвеченный дом. Запел басом:
– Darling, stop confusing me with your…
Но вдруг вздрогнул всем телом. И замер.
Ип тоже замерла.
Они стояли неподвижно.
Таиландка смотрела на них.
Прошло 23 минуты. Девочка разжала руки. Боренбойм бессильно упал на обледенелую дорогу. Ип опустилась на сугроб. Всхлипнула, втянула воздух сквозь сжатые зубы и жадно задышала. Уличный фонарь тускло освещал ее хрупкое белое тело.
Боренбойм зашевелился. Слабо вскрикнул. Сел. Застонал. Потом опять упал, растянувшись. Жадно задышал. Открыл глаза. В черном небе промеж клочковатых облаков слабо поблескивали звезды.
Девочка сошла с сугроба, еле слышно хрустнув снегом. Пошла к воротам. Скрылась в них. Раздалось слабое гудение, и ворота закрылись.
Боренбойм заворочался, хрустя льдом. Встал на четвереньки. Пополз. Потом оттолкнулся руками от земли. Тяжело встал. Пошатываясь, выпрямился:
– Оооо… нет.
Посмотрел на улицу. На сугроб.
– Нет… о, боже мой… – затряс головой.
Подошел к воротам. Стал шлепать по ним грязными руками:
– Эй… эй… ну эй… – Прислушался. За воротами было тихо.
Боренбойм кинулся на ворота. Замолотил по ним руками и ногами. Очки слетели. Он прислушался. Тишина.
Он заскулил, прижавшись к воротам. Сполз на землю. Заплакал. Встал, отошел от ворот, пробежал на полусогнутых ногах и с разбега ударил ногой в ворота.
Прислушался. Нет ответа.
Он набрал в грудь побольше воздуха и закричал изо всех сил.
Эхо разнесло крик по окрестности.
Где-то далеко залаяла собака. Потом другая.
– Ну я прошу… ну умоляю! – вскрикивал Боренбойм, стуча в ворота. – Ну я же умоляю! Ну я же умоляю! Ну умоляю!! Блядь… ну я же умоляю!!!
Истошный крик его оборвался хрипом. Он замолчал. Облизал губы.
Тонкий месяц выплыл из-за тучи. Две собаки неохотно лаяли.
– Нет… это нельзя так… – Боренбойм отступил от забора. Очки хрустнули под ногами. Он наклонился, поднял. Левое стекло треснуло. Но не вылетело.
Он вытащил платок, протер очки. Надел. Платок кинул в лужу. Всхлипнув, вздохнул. Побрел по улице.
Дошел до перекрестка. Свернул. Дошел до другого. И чуть не столкнулся с машиной. Красная «Нива» резко затормозила. Его обрызгало из лужи.
– Ты чего, охуел? – открыл дверь водитель: 47 лет, худое морщинистое лицо, впалые щеки, стальные зубы, кожаная кепка.
– Извини, друг. – Боренбойм оперся руками о капот. Устало выдохнул: – Отвези в милицию. На меня напали.
– Чего? – зло сощурился водитель.
– Отвези, я запла