Физиология Петербурга. В. Г. Белинский

на счет здравого смысла, сохранить свое человеческое достоинство, не предаваясь донкихотству, – тому смело можете вы протянуть руку, как человеку… Петербург имеет на некоторые натуры отрезвляющее свойство: сначала, кажется вам, что от его атмосферы, словно листья с дерева, спадают с вас самые дорогие убеждения; но скоро замечаете вы, что то не убеждения, а мечты, порожденные праздною жизнию и решительным незнанием действительности, – и вы остаетесь, может быть, с тяжелою грустью, но в этой грусти так много святого, человеческого… Что мечты! Самые обольстительные из них не стоят в глазах дельного (в разумном значении этого слова) человека самой горькой истины, потому что счастие глупца есть ложь, тогда как страдание дельного человека есть истина, и притом плодотворная в будущем…»

      Остальные четыре статьи составляют практическую и, следовательно, главнейшую часть книги. Лучшие из них – «Петербургский дворник» В. И. Луганского и «Петербургские углы» г. Некрасова. Первая есть мастерской очерк, сделанный художническою рукою, одного из оригинальнейших явлений петербургской жизни, лица мало известного в Москве и совсем неизвестного в провинции. Это одно из лучших произведений В. И. Луганского, который так хорошо знает русский народ и так верно схватывает иногда самые характеристические его черты. Одна газета, – не надо говорить какая, – изъявила свое неудовольствие, что дворник Григорий дождался чести видеть себя предметом литературного изображения: {1} пусть эта аристократическая газета толкует о чиновниках, – а мы будем читать «Дворника» В. И. Луганского, – тем более что его нескучно прочесть и во второй и в третий раз, – как это мы узнали на опыте. Выпишем что-нибудь из него:

      «Чиновники идут средней побежкой между иноходи и рыси, так называемым у барышников перебоем; первый дворник метет размашисто всех их сряду по ногам. Они поочередно подпрыгивают через метлу; один, однакоже, миновав опасность, останавливается и бранится.

      Дворник продолжает свое дело, будто не слышит, и ворчит после про себя, но так, что через улицу слышно: а обойти не хочешь? нешто глаз во лбу нету? Другой дворник, для которого собственно острое словцо это было пущено, смеется и, выпрямившись, засучивает несколько рукава, шаркнув себя локтем по боку, передает черную масляную ветошку для отдыха из правой руки в левую, а освободившегося рукою почесывает голову.

      Порядочно одетый человек останавливается у ворот дома, смотрит на надпись и, оглядываясь, говорит: «эй, любезный, где здешний дворник?»

      Григорий молчит, будто не слышит; тот повторяет вопрос свой погромче и понастойчивее.

      – Там, спросите во дворе.

      Господин уходит под ворота: второй дворник, Иван, смеется. – Ты что ж не отозвался?

      – Много их ходит тут! – отвечает первый и продолжает мести.

      В это время извощик, на выездах, проезжает шагом, дремля бочком на дрожках: лошадь разбитая, дрожки ободранные,