Елизавета Семеновна окликает из дверей.
Елизавета Семеновна. Таня!.. Дай ему, я завернула котлетку, пусть хоть дома поест.
Таня. Подождите, Яков Иваныч… Вот возьмите, миленький, и еще двадцать копеек, не уроните.
Яков Иванович. Я в платок заверну. (Бормочет.) Спасибо, спасибо…
Завертывает в платок монету. Таня тихонько направляет его к двери. Вошла Паулина Мюллер, подруга Тани, полнотелая немка-девица из Риги с густо накрашенными щеками и наивным взглядом голубых, немного бараньих, подведенных глаз. Одета вызывающе, неряшливо и бедно. Тяжело устремляется к Тане и отнимает ее восторженно и страстно.
Паулина. Моя милая Таньхен, мое сокровище, мой ранний светик!.. Но что ты невесело глядишь, мое сокровище?
Таня. Погоди минутку, Полина, мне надо проводить Якова Иваныча…
Паулина. А я его и не подметиль… здравствуйте, старичок! Какой он сегодня авантажный, просто прелесть! Яков Иваныч, у вас есть невеста?
Таня. Оставь, Полина, он домой идет. Идите, Яков Иваныч, идите, миленький.
Что-то сообразив, Яков Иванович шамкает на ухо Тане.
Яков Иванович. Тимофей Аристархович, а?.. Запил, а?
Таня. Да.
Яков Иванович, сделав плачущее лицо, как у старухи, долго, соболезнующе и деликатно покачивает головой, уходит. Девушки одни.
Паулина. А папа нет дома?
Таня. Нету. (Тихо плачет.)
Паулина (моргая глазами). Та, та, та… нету папа, Запиль папа, да? Какая свинья! Его надо бить палками, твоего папа. Голодний семья, больной дети, а он пьет в кабаке, фи!
Таня. Он сам несчастный.
Паулина. Ну-х, у тебя все несчастний, ты всех жалеешь. Он разбойник, его надо в тюрму! Если он несчастний, так зачем он всех бьет кулаками, зачем он бьет горбатый Сеничку? Его самого надо бить… ну, ну, что я такое говору, как самашедшая – ты и меня жалеешь. Не плачь, мой светик, а то… я тоже буду реветь! (Плачет.)
Таня (улыбаясь). Глупые мы с тобой, Полиночка.
Паулина. Я очень чювствительна. (Вытирает слезы.) Смотра, я не размазалась? Ах, эти глупые слезы! (Пудрится, поправляет, послюнив палец, перед карманным зеркальцем глаза и прическу) Марьяжить сегодня не пойдешь?
Таня. Нет. Сеничка еще заболел, у него жар.
Паулина. Так… У Сенички жар, а придет этот разбойник и будет еще бить его… (Прячет зеркальце.) Я буду с Маней ходить. – А штудент где?
Таня. Пошел по делам.
Паулина. Я его боюсь, он такой благородний… Но какой он бедный, бедненький штудентик. (Вздыхая.) Все штуденты бедний.
Таня. Полина, а зачем ты с утра подводишься?
Паулина. Зачем? А затем, что я такая рожа с утра, если не покрашу… знаешь, в зеркало нельзя смотреть самому! А еще – погляди – мне мой Ванька вчера синяк делаль вот… Правда, совсем не видно? Я его закрасиль, правда хорошо? (Тихо.) А твоя мама там, я ее боюсь? (Вздыхая.) У тебя такая красивая мама. Она так говорит со мною, как будто я совсем благородная… девица