Когда охранники сдали его в Будапеште коллегам – в их прощальных взглядах Одиссей явно увидел неверие в то, что когда-нибудь они еще встретят его в мире живых. Ну что ж, как говорится, дай-то Бог!
Корпус, куда поместили Одиссея, приготовил ему сюрприз – и ещё какой сюрприз! Окна третьего этажа, в каком располагалось желудочно-кишечное отделение, бесконечно радовали глаз отсутствием решеток. Вот в этот момент Одиссей задумался основательно. Хм.… А, пожалуй, похоже, эти ребятки что-то приготовили всерьез! Ладно, подождём Яноша – может, он все разложит по полочкам.
Лайош не объяснил, как ему себя вести в столичном тюремном госпитале – посему Одиссей решил продолжать корчить из себя смертельно больного: стонал, хватался за живот, в общем – старательно демонстрировал полное отсутствие шансов на поправку.
Впрочем, ни на кого из здешнего персонала он впечатления этими своими вздохами и ужимками не произвел – его разместили в угловой комнатушке на четыре персоны (заняты были только две кровати, причем их хозяев в обозримой перспективе не наблюдалось; скорее всего, болящие его сокамерники были на процедурах), вкололи успокаивающее – и оставили наедине со своими мыслями. Столичных медиков мудрено было удивить видом умирающего от язвы – тут, по ходу, и не такое видывали.
Хм, однако… Решеток на окнах его палаты, опять-таки, не было, и за стеклом можно было совершенно беспрепятственно видеть тихую будапештскую улочку, засаженную столетними каштанами, которую от Одиссея ограждали лишь два стекла оконного переплёта. Хотя откуда столетними? Им тут от силы лет пятьдесят-шестьдесят, не больше; зимой сорок пятого здесь такие бои шли – ого-го! Тогда ни русским, штурмующим Будапешт, ни немцам и мадьярам, его защищавшим – было не до сохранения экологии венгерской столицы; тем более не до сбереженья деревьев было миллионному мирному населению, попавшему под раздачу с обеих сторон, как кур в ощип, и три месяца не имевшему ни еды, ни топлива для обогрева своих жилищ. Так что вряд ли эти каштаны тут с довоенных времен. Что, впрочем, нисколько не умаляло тихой красоты этой улочки, – которая ему понравилась сразу и без остатка. Эх, погулять бы под этими каштанами с Герди!
В этот момент Одиссей почувствовал тупую ноющую боль в груди; пожалуй, зря он так усердствовал со стонами и хрипами, забыл, что у него три хотя и заживших, но всё ж таки пулевых.… Пожалуй, стоит позвать медсестру.
Но вместо медсестры на его хриплый зов явился охранник – который, скорее всего, тут, возле торцевого окошка коридора, и устроил себе временное место дислокации. Вступать с ним в медицинские разговоры Одиссей не стал, решив, что боль помалу и сама уляжется – и здорово ошибся; ночь ему пришлось проваляться без сна,