Затем направился в комнату Серго, остановился возле вздыбленной горы из одеял, покрывал, пледов.
– Серго, проснись, я тебе валенки принёс, – и Ага вылез из бурых валенок, надел шлёпанцы Ашота. – Проснись, я чай поставил!
– А я и не сплю, – высунулся Серго из-под подушек. – Я уже два часа обдумываю начало статьи о лирике Ованеса Туманяна…
– Не обдумывай, сразу пиши, а то опять забудешь, – сказал Ага.
– Очки разбились, не вижу ничего, и руки мёрзнут, – Серго скинул последний плед и спустил ноги в толстых шерстяных носках на пол.
– Хочешь, я прочту строчку? «Так сделай, злобный человек, чтоб все живые жить могли. И сам живи, вкушая мир обильной благостной земли…»
– Ладно, за завтраком продолжишь, – улыбнулся Ага и направился в комнату бабушки.
Когда Ага вошёл, Маро, лежащая на тахте с обвязанной лиловым шарфом головой, не открывая глаз, сказала: «Не трогайте меня! Я вижу сон, будто я в отеле, в Нью-Йорке, разговариваю с Уильямом Сарояном!»
– Когда это было? Двадцать лет назад, когда ещё я не родился?! – покачал головой Ага. – Вставай, я яичницу сейчас сделаю, из десяти яиц!
– А что, у нас есть яйца? – удивилась Маро и открыла глаза.
– Гаяночка вчера принесла. Ей в консерватории дали. Заказ. Банку тушёнки и десять яиц. Гуманитарная помощь от музыкантов Калифорнии.
– Телефон работает? – совсем проснулась Маро. – Мне надо позвонить в Москву, в Союз писателей…
– Если телефон включили, я первая! – вскочила Анаит и зашлёпала босыми ногами по давно нечищенному паркету. – Мне в постпредство надо позвонить…
Она подняла трубку, подождала.
– Нет, не включили…
– А свет? – поинтересовалась Маро из своей комнаты.
– Холодильник не работает, значит, света нет. Вчера говорили, что сегодня включат…
На кухне запел чайник.
– Идите все на кухню! А то сам съем всю яичницу! – закричал Ага.
Через пять минут все собрались за столом. Не снимая пальто и шуб, стали потягивать горячий чай, заедая бутербродами с яичницей.
Вдруг у Серго выпал из рук стакан, раскололся на две половинки.
– Ничего, – Ага подобрал осколки и выбросил в ведро. – У нас ещё целых три стакана есть.
– Хоть бы Ашот скорее вернулся из Канады, привёз бы нам красивый чайный сервиз, – сказала Анаит.
– Размечтались! – фыркнул Ага. – Не помнишь, как он привёз из Парижа какие-то небьющиеся дебильные бокалы? Художник называется! Разве настоящий художник может привезти небьющуюся некрасивую посуду вместо бьющейся, но красивой?
Анаит хмыкнула.
– Но вообще-то пусть приезжает скорей, – продолжал Ага, откусывая от огромного двухэтажного бутерброда. – Пусть приезжает и готовит обеды и ужины. А то всё я да я! Одна – поэтесса, вторая – депутат, третий