– Конечно есть. Мое бремя – грязные тарелки и пыльные тряпки и зависть к девочкам, у которых есть хорошее фортепьяно, а еще то, что я страшусь людей.
Бремя Бет показалось всем таким забавным, что сестры чуть было не рассмеялись, но удержались, понимая, что могут сильно оскорбить чувства Бет.
– Тогда будем играть, – задумчиво произнесла Мег. – Это ведь просто другое название для наших стараний быть хорошими и добрыми, а эта история поможет нам, потому что, хотя мы сами очень хотим быть такими, это тяжелый труд, и мы порой забываемся и не так уж усердствуем.
– Сегодня вечером мы погружались в Топь Уныния, а мама явилась и, словно Помощь[9] в той книге, вытащила нас из Топи. Нам надо бы иметь при себе свиток с указаниями, как идти, такой ведь был у Христианина[10]. Как с этим быть? – спросила Джо, восхищенная тем, что давняя аллегория придает некоторую романтичность скучной обязанности выполнять долг.
– Загляните к себе под подушки в рождественское утро, и каждая найдет там свой путеводитель, – ответила миссис Марч.
Пока старая Ханна убирала со стола, сестры обсуждали свой новый план. Затем девочки взялись за рабочие корзинки, и иголки замелькали вовсю – сестры шили простыни для тетушки Марч. В таком шитье не было ничего интересного, но сегодня никто из них и не думал ворчать. План Джо – поделить длинные швы на четыре части и назвать эти части Европой, Африкой, Азией и Америкой – был всеми одобрен, так что благодаря этому работа превосходно продвигалась вперед, особенно когда, стежок за стежком прокладывая свой путь через эти разные страны, девочки говорили о них.
В девять часов они перестали работать и, как обычно, немного попели перед тем, как отправиться спать. Никто, кроме Бет, не смог бы извлечь хоть сколько-то нот из старенького пианино, но у Мышки был какой-то свой подход к его пожелтевшим клавишам, и, касаясь их мягко и нежно, она умела создать вполне приятный аккомпанемент к простеньким песенкам, которые пели сестры. Голос Мег звучал подобно флейте, и – вместе с матерью – она вела их маленький хор. Эми стрекотала, как сверчок, а Джо бродила по мелодии как заблагорассудится, издавая порой что-то вроде карканья или громкий дрожащий звук в самом неподходящем месте, портя самую печальную мелодию. Они всегда пели, начиная с того времени, когда едва могли выговорить: «Итяй, итяй, вёдока…», то есть «Мерцай, мерцай, звездочка…»[11], и это вошло у них в обычай, стало домашней традицией – ведь их мать была прирожденной певицей. Первым звуком, какой утром слышали девочки, был голос матери, заливавшейся, словно жаворонок, проходя по дому, а последним – тот же радующий их голос, так как они никогда не чувствовали себя слишком взрослыми для хорошо им знакомой колыбельной.
Глава вторая
Веселое Рождество
Джо пробудилась еще на серенькой заре рождественского