Субъект. Часть третья. Андрей Но

ради одного мысленного усилия потребовалось спешно переварить часть себя, моя силовая выносливость несколько прохудилась. Я никогда не уставал, но в тоже время, казалось, что я был немощен, как старик. Не то что о спортивном прошлом заикнуться, нельзя было даже просто сказать, что мне знаком вертикальный образ жизни. Годы тренировок в далекой молодости прошли насмарку, будто их и не было. Конечно, мышцы сейчас мне были ни к чему, но не так то просто свыкнуться с мыслью, что некогда атлетическое сложение превратилось в фигуру засидевшегося дома сморчка. Это напоминало о себе каждый раз, когда болтающиеся при ходьбе тонкие запястья оказывались в поле зрения, и эта мысль, как моль, украдкой изъедала мою вышедшую из моды самооценку, требуя немедленно хоть что-то предпринять.

      Но хоть что-то я уже предпринял. Например, по возможности подставлял свое лицо солнцу, в надежде, что оно станет хоть чуточку смуглее. Здесь солнце было мягким, ласковым, не замутненным смогом, как в городе, где я жил. Воздух казался тяжелее, но в хорошем смысле этого слова – богатым и насыщенным, пьянящим. Пусть я и до этого отфильтровывал вдыхаемый воздух, но фильтровать – не дополнять. Здесь и того не требовалось. Конечности уже практически не онемевали, как несколько дней тому назад. Внутренний баланс возобновлялся.

      Я брел вдоль рядов плантаций ежевики, рассеяно срывал ягоды и совал их в рот. Я не был уверен, стоило ли мне вообще пользоваться устаревшей системой пищеварительного тракта, когда все необходимое итак усваивалось напрямую. Но чисто интуитивно я полагал, что именно такое вот парентеральное[5] питание препятствует возврату былой формы. Да и вообще, такой путь начисто отрезал вкусовые впечатления. А их мне чертовски не хватало! И ежевика на языке сейчас переливалась яркими цветами, отзываясь в прикрытых от наслаждения глазах настоящим фейерверком вкуса. Она была безумно вкусной! Остановившись напротив куста, я начал его жадно ощипывать и класть ягоды в рот одну за другой, а потом, опомнившись, сел прямо на влажную землю, а лакомство стало само срываться с веток и депортироваться мне на язык.

      Но ягода не насыщала. Внезапно я понял, что нестерпимо хочу рыбы. Даже от сырой бы не отказался. Где-то в трех километрах отсюда на фоне твердой глеевой почвы контрастировал шумный ручей. Набрав ежевики в провисшие карманы своей накидки, я пошел на первую в своей жизни рыбалку.

* * *

      И для нее мне не потребовались ни удочка, ни наживка, ни уж тем более утомительное выжидание добычи. Спустившись к горному ручью, я почти сразу почувствовал в нем мельтешение юрких рыбок, что маскировались в пенящейся воде. Для их поимки требовалось только легкое усилие воли.

      На солнце коротко блеснула чешуя. Я подставил ладонь, и на нее шлепнулась маленькая серебристая форель. Глядя на ее мутные маслянистые глазки и безостановочно хлюпающий рот, я на какой-то момент решил отказаться от затеи и поискать лучше еще какую-нибудь съедобную растительность. Но неожиданно я впился