Под утро настойчиво начала пробиваться мысль: «А стоит ли терпеть такие лишения из-за чего-то?». Но с рассветом дождь прекратился, а донёсшийся издалека гусиный гогот, как оказалось, на несколько десятилетий уничтожил подобные мысли.
Речка
Зимой, тот самый охотник, что показал дорогу в моховое болото, познакомил меня с деревенским парнем Лёнькой. В наших жилах текла охотничья кровь отцов, и взаимопонимание мы нашли с первых же минут общения. Несколько зимних выходов на зайцев и белок сблизили нас, но как следует мы узнали друг друга именно в моховом болоте.
Прошедшей осенью, ведомый охотничьей страстью, Лёнька был в том самом болоте и обнаружил ещё второе озеро. Но не это главное, а самое чудесное то, что он нашёл речку, текущую прямо среди мха. С озером я уже был знаком, а вот речка рисовалась в моём воображении прямо-таки чудом света.
Не дожидаясь осеннего пролёта, за две недели до открытия охоты на пернатую дичь, мы отправились на моховую речку ловить рыбу. Во время пути по болоту из-под ног то и дело поднимались тетеревиные выводки. Молодые птицы внешне уже не отличались от старок, уверенно взлетали, закладывали виражи, планируя надо мхом. В конце маршрута сосны перешли в берёзовый кочкарник, местность оказалась более открытой, но и здесь, через каждые двести-триста метров, мы прикладывали удочки к плечам целясь, по с треском взлетающим тетеревам и белым куропаткам.
Речка рисовалась в моём воображении полосой, разрезающей торфяной мох, а на самом деле оказалась извивающейся лентой с широкой поймой, поросшей ивняком, тростником, с нагромождением осоковых кочек. Подойти к воде можно было не везде, но и тех участков, где это всё же удавалось, было достаточно, чтобы наловить вначале некрупных плотвичек, а затем, там же, на живца зацепить приличную щуку. Рыба буквально кишела в речке и все поставленные на ночь жерлицы утром оказались размотанными.
Рыбалка получилась интересной, но охота увлекала куда больше, поэтому на открытие