На следующий день этого посетителя нашли мертвым в туалете «Дома»[92].
Любой проницательный писатель догадался бы, что экспатриантский Париж буквально кишит образцами неприглядных сторон человеческой натуры, а Хемингуэй был проницательнее многих. Этот материал сразу ложился в основу газетных статей, помогающих платить по счетам, и вместе с тем обещал почти неисчерпаемый кладезь информации для более значительного и масштабного произведения, литературного и глубокого, – если только представится удачная возможность.
Другие наверняка тоже чувствовали, что Париж – это сокровищница литературных возможностей, но многих из них настолько захватило это волнующее зрелище, что достаточно ясно описать его не удалось. Кое-кто из экспатов сравнивал свой парижский опыт с затянувшейся вечеринкой с наркотиками. Поэт Харт Крейн описывал жизнь в Париже как череду «ужинов, званых вечеров, поэтов, чудаковатых миллионеров, художников, переводов, омаров, абсента, музыки, променадов, устриц, хереса, аспирина, картин, богатых наследниц-лесбиянок, редакторов, книг и моряков»[93]. Для американского писателя Малькольма Каули Париж был подобен кокаину и так же вызвал болезненное привыкание, когда настало время собраться и сесть за работу[94]. Некоторые экспаты сознавали, что отнюдь не благотворных чар Парижа будет разумнее сторониться.
«[Поначалу] я постоянно пребывал в лихорадочном возбуждении, – писал редактор-экспатриант Роберт Макэлмон незадолго до того, как их пути с Хемингуэем пересеклись. – Но я слишком хорошо понимал, что Париж – тварь, а в тварей не следует влюбляться, особенно если они не лишены остроумия, воображения, опыта, а за их жестокостью скрываются давние традиции»[95].
Хемингуэй принадлежал к числу благоразумных: он так и не подпал полностью под обаяние этой твари, даже когда был еще новичком в Париже. Когда беспутный образ жизни постепенно поставил на колени менее стойких авторов, Хемингуэй жизнерадостно называл Париж «городом, удобнее какого для писателя нет»[96]. Держась особняком, Хемингуэй обеспечил себе явное преимущество и остался авторитетным и четко мыслящим наблюдателем. Позднее это качество делили с ним многие герои его художественной прозы.
Выжидая случай, чтобы найти серьезное литературное применение атмосфере и персонажам Латинского квартала, Хемингуэй запечатлел их по меньшей мере в десятке статей, посвященных парижской жизни. Очерки в «Toronto Star» выглядят литературными пробами и даже содержат диалоги. В одном из них передан забавный подслушанный разговор двух французов, жены которых сами стригут их:
«– Что с твоими волосами,