– Нет, фатер, если Бога сотворил человек, то Бога нет. Он существует только в головах у людей.
– Сам же говоришь: «Он существует».
– Ну разве что как часть человека.
– Вообрази: человек создает картину. Эта картина – не то же самое, что создавший ее человек, и даже не часть этого человека; она существует отдельно от своего творца. Творения отделяются от человека.
– Картину можно увидеть. Она всамделишная. А Бога увидеть нельзя. Вот позови: «Ау, Господь Бог!» – никто тебе не ответит.
– А ты когда-нибудь видел любовь? Трогал ее руками? Разве достаточно крикнуть «Эй, любовь!», чтобы она примчалась к тебе на четырех лапах? Твои юные глазки могут тебя обмануть – не поддавайся. В этой жизни все самое важное – невидимо.
Наш спор ходил по кругу; в конце концов я заключил, что Бог – наиглупейшее творение человека. Отец грустно посмеялся и сказал, что я сильно заблуждаюсь; либо Бог – наипрекраснейшее творение человека, либо человек – наиглупейшее творение Бога. Разговор грозил закончиться тем, с чего начался, поскольку я придерживался очень высокого мнения о человеке и его способностях, но тут пришла мама и настояла, чтобы я перевернул форму для выпечки и подержал вверх дном, пока она будет извлекать кекс. По ее недосмотру кекс немного пригорел. Я распознал эту старую уловку.
Наши с отцом самые серьезные разногласия коренились в мировосприятии. Мне этот мир виделся нездоровым, грязным местом, которое требует основательной чистки и мечтает, чтобы его населяли только счастливые, здоровые арийцы. Что же до моего отца, он занимал сторону посредственности.
– Скука, скука! – восклицал он. – Мир, где у всех одинаково кукольные дети, одинаково приемлемые мысли, одинаковые палисадники, стриженные под одну гребенку, в один день недели! И никакого разнообразия, хотя оно – залог всего сущего. Различные нации, языки, мысли необходимы не только сами по себе, но и для того, чтобы каждый мог разобраться, кто он есть! Вот кто ты есть в твоем идеальном мире? Кто? Не знаешь! Ты настолько похож на всех и вся, что растворяешься, подобно зеленой ящерке на зеленой ветке.
Отец расстроился не на шутку; я решил закруглиться и больше не поднимать эту тему. Но, уже вернувшись в кровать и услышав родительские голоса, я прижался ухом к двери, чтобы подслушать, о чем беседуют отец с матерью. Маму беспокоило, что отец ведет со мной такие дискуссии, ведь в школе учеников спрашивали, о чем говорят у них в семьях. Она сказала: вопрос могут задать так, что он меня даже не насторожит, а я слишком мал и наивен, чтобы вовремя прикусить язык.
– Кругом полно тех, кого нужно опасаться, – отвечал папа. – Я не собираюсь опасаться родного сына!
– И все же остерегись. Пообещай мне больше не затевать такие споры.
– Росвита, заниматься воспитанием сына – это мой долг.
– А ты подумал, какие у мальчика будут неприятности, если он усвоит