Классная дама приветливо улыбнулась и посторонилась, давая мне пройти. При этом она на секунду отвернулась в сторону класса, и я успел заметить не только безукоризненные стрелки на ее отглаженных серых брюках, но и ровно подстриженные волосы на затылке. Правда, пуговицу блузки ей следовало бы застегнуть над лифчиком, а не под, но, учитывая то, что она являлась командиром не армейского подразделения, на подобную вольность можно было не обращать внимания.
Я кивнул наставнице и вошел в кабинет.
Встреча предстояла серьезная. Контингент представлялся мне не то, что бы совсем неизвестным (когда-то мне тоже было семнадцать лет), но, скажем, не вполне изученным, потому что семнадцать лет мне было когда-то давно. И я серьезно готовился, придавая наибольшее значение именно моему появлению, первым нитям контакта, первым словам. Поэтому из бесконечного разнообразия обращений к молодым девушкам выбрал, как мне казалось, наиболее удачное, сразу настраивающее аудиторию на необходимое мне звучание уважительного сотрудничества.
– Доброе утро, юные леди.
А кабинет был набит голыми ногами, взбитыми челками, напомаженными губами, томными взглядами. И, несмотря на предшествующую подготовку, я немного оторопел от такого обилия девушек, явно проявляющих ко мне интерес.
Девицы выдохнули:
– З-з-з-сти! – и уселись прямо на столы в причудливых позах, умудряясь невинно-вызывающе демонстрировать мне и трусики, и лифчики одновременно.
М-мда… С дисциплиной у них тут обстояло неважно. Ну, что ж, я сам просил, чтобы встреча выглядела как можно менее официально. Вероятно, они поняли мою просьбу именно так.
Я твердо встретил их незатейливую атаку, не смутился и не отвернулся, что было оценено, кажется, положительно и ученицами, и наставницей. Я переводил взгляд с одной девушки на другую, изо всех сил стараясь смотреть на лица. Здесь тоже присутствовало разнообразие: кто хихикал, кто важнел, кто призывно приоткрывал рот, кто надменно каменел.
И все же пауза непростительно затягивалась. Столкнувшись с необходимостью выбора лицом к лицам, я забыл все, что еще хотел сказать. Как-то совсем некстати вспомнил, от чего умер Буриданов осел, содрогнулся от жалости то ли к ослу, то ли к себе, но и это не помогло.
Она сама подала мне сигнал, который красной лампочкой вспыхнул на ее лице. Она краснела! Она была в очках! Ее широкая юбка закрывала колени!
– Вы, юная леди! Как вас зовут? Очень приятно, запишите телефон, Леночка.
Она заторопилась, доставая ручку, изобразила преданность и внимание.
Я повторил номер телефона и продиктовал адрес.
– Буду рад, если вы найдете время и приедете сегодня после занятий. Ну, скажем, с двенадцати до четырнадцати. Мы обо всем договоримся. Меня зовут Виктор Эдуардович Стрельцов… – Я все-таки кое-что вспомнил. – Не тот самый и не сын того самого1.
Скоротечная обаятельно-извиняющаяся улыбка для остальных… Фу-у, кажется, сделано! Что там я еще хотел произнести на прощанье?
Пока Лена записывала, атмосфера в аудитории радикально изменилась. Я кожей почувствовал этот внезапно возникший глубокий вакуум. Сжатые рты, прямые плечи, сдвинутые коленки выражали бесконечное презрительное неодобрение. Теплая концовка с дружескими прощаниями и утешительными пожеланиями была безнадежно смята.
– До свидания, – пробормотал я, шагнул к двери и уже тянулся к ручке, когда в спину мне вонзилось:
– Старый козел!
Я резко повернулся, и рука привычно нырнула под полу пиджака.
Группа отшатнулась в пугливом:
– А-а-а-х…
Пистолета под пиджаком не оказалось, и это, конечно же, отрезвило меня. Я сдержался, что само по себе было приятно. Я просто обвел их поникшую стайку ничего хорошего не обещающим взглядом.
– Маленькие грязные шлюшки! – бросил я на прощанье и вышел, не хлопнув дверью.
2
Я стоял на безнадежной трамвайной остановке где-то на южной окраине города и трясся от злости.
Трястись мне пришлось минут сорок, пока не показалась вереница трамваев. Первым подошел «пятнадцатый», долго заглатывал разбухшую длительным ожиданием толпу, потом тронулся, уныло звеня и хлопая дверями по бокам самых нерасторопных. Следом, весело тренькая, прошли еще три полупустых «пятнадцатых».
Я начал затихать.
Я спокоен. Я совершенно спокоен. Я абсолютно, вселенски спокоен, черт бы вас всех побрал! Сколько лет я пытаюсь контролировать себя, столько же, плюс минимум десять, завожусь и теряю голову из-за всякой ерунды. Ну, подумаешь, назвали девки старым – вот ведь сучки! – а я бы им спокойно и вежливо: вы ошибаетесь, юные леди, мне всего-то тридцать три, и, как видите, я неплохо выгляжу и прекрасно себя чувствую после сытного обеда, потому что я совсем не старый, это просто вы еще состоите из соплей и азбуки, маленькие шлюшки…
М-м-да… Вот если бы я овладел аутотренингом