Я бегал много и бродил долго, но голод меня не посетил: сегодня утоляю иной голод: всю мою жизнь страстно мечтал увидеть мир целиком. Сожалею ли я, что попросил улучшить зрение на день? Ну, только от того, что ничего не пожелал для Асахикари. Знал бы, что Сироиси не шутит – попросил бы что-нибудь для моей ласковой сестрёнки, а так у меня чудо, а у неё ничего. И это так же омрачает мой день, как осознание его скоротечности.
Где-то после полудня опять забрёл в бамбуковую рощу. Любовался стволами, уходящими вверх, наслаждался пением их листвы над струнами ветра. А потом услышал странный звук, словно ребёнок плакал. Вспомнил, как меня обижали брат и деревенские мальчишки, и бросился туда, где что-то стряслось.
Кто-то вырыл глубокую яму в лесу, да и выложил её изнутри тростником, тот щедро полил каким-то жиром или маслом. И ещё маленький угловатый и острый камень на дно положил. Судя по многочисленным тонким веткам и листве на дне – ими прикрыли ловушку. И сейчас в яме на веточках и листьях уныло сидел молодой барсук, с ушибленной правой передней лапой. А детский плач смолк, словно его и не бывало вовсе. Неужели, это оборотень? Ведь плач мог быть проделкой этого пленника. Точнее, попыткой вызвать подмогу.
Зверь поднял голову и, как мне показалось, посмотрел на меня с непередаваемой мукой. А ведь придут охотники – и убьют бедолагу. Или он до их прихода от голода сдохнет. Грустно быть маленьким и слабым. Но если я сейчас попробую его вытащить, то потрачу драгоценное время! А до завтра барсук может не дожить. Но я увижу меньшую часть мира, чем мог бы. Ну, и чем тогда я лучше моих мучителей? Ох, до чего же они мне противны! И быть таким жестоким, как они, не хочу!
Огляделся. Не нашёл ничего, чем можно зацепить зверя и вытянуть из ямы. Да и слаб я, а он – хоть и молодой, а всё ж таки тяжёлый. И нет камней, чтобы потихоньку опустить в ловушку – и вырастить в ней горку, с которой бы пленник смог выскочить наружу.
Вздохнув, принялся руками разгребать землю неподалёку от ловушки и в пригоршнях таскал её в яму. Барсук сначала косился на меня с недоумением – морда у него была очень выразительная, потом разгадал мой план, оживился. Стал сгребать закинутую мной землю в кучу, вместе с ветками и листвой. Чем чаще я относил землю в ловушку, тем больше мне казалось, что затея моя бредовая. Ну да говорят, что плотина разрушается от муравьиной норки.
До того много бегал, гулял, не ел толком. Так что от рытья земли и переноски её понемногу совершенно намаялся. Потом придумал снять фундоси и носить землю в нём. Так выходило немного больше, чем в пригоршнях. А потом, устав, споткнулся, да вместе с набедренной повязкой и землёй попал в яму. Прямо на потрясённого барсука. И остались мы в яме вдвоём, с