Днем я залез на Коровьи ворота и вместе со Сметсе Смее смотрел на испанцев.
– Шестьдесят два редута, – сказал Сметсе. – А пушки еще не считал. Интересно, какие у них пушки? На приступ они не пойдут, ученые после Хаарлема. А все равно дураки. Я бы пошел на приступ. Кому у нас воевать? Пять рот городской стражи да рота гезов.
– А твои толстяки? – сказал кто-то. – Да вы их мясом закидаете. Хо-хо!
– «Хо-хо»! – передразнил Сметсе. – Зря ты гогочешь. Ребята у меня что надо. Да и сам я не промах, два года воевал в гезах. Вместе с адмиралом де Люме брал приступом Брилле. Отчаянный человек, не попадись ему под руку! В живых никого не оставлял. За это, говорят, и снял его Молчаливый.
Сметсе принялся рассматривать редуты.
– Сегодня ночью, Кеес, толстяки идут на дело. Пушки надо заклепать испанцам, хлеба, мяса отбить, а то своего мало. Клянусь Артевельде, мы им устроим ночку, какую ведьмы не знали!
Я попросил:
– Возьмите меня, Сметсе! Он хлопнул меня по спине.
– Ты ловкий парнишка, но дело опасное. Сам посуди, мы тащим тяжелые молоты, какие тебе от земли не поднять. Одни заклепают замки, другие расправятся с караулом. А ты что? Будешь смотреть? Это не фарс в риторическом клубе, могут ведь и прихлопнуть ненароком! Так что терпи, парень, придет и твое время.
Я пошел домой и даже с Эле не разговаривал. Михиелькину дал затрещину, просто так, ни за что, а Караколю сказал:
– Мы жалкие трусы. Люди воюют, а мы сыр едим.
Но вечером пришел Сметсе и отозвал меня в сторону:
– Ладно, Кеес, есть тебе дело. Такая, понимаешь, загвоздка. Все мои парни уж больно здоровы и неповоротливы. Нужен нам человек, который проползет по траве вдоль испанских постов и скажет, как они расставлены. Бес ведь их знает, где они торчат ночью. Костры могут быть приманкой. Может, у них засада прямо за мостом. Мы ведь рассчитывали на тощего Вастеле, но он наложил в штаны и сказал, что не входит в «Общество толстяков». А ты проползешь – и сразу назад, легонькая прогулка, только живот намочишь…
Ночью слегка приотворили крепостную калитку, и я оказался за стеной. Темнотища… матерь божья риндбибельская! Только вдали полощутся желтые испанские костры…
Ну, скажу вам, натерпелся сначала я страха! Хотел даже вернуться. Руку себе укусил, чтоб не расхныкаться… На маленьком плотике перебрался через ров и минут пять лежал в траве, приглядывался. Трава мокрая, как после дождя, стало трясти от холода. Ну, думаю, адмирал, неужели ты как тощий селедочник Вастеле? А потом думаю: хитрый Сметсе, небось не хотел возить по траве пузом. Пойду и скажу им: сами ползите. Бррр, адмирал, а как же на море в бурю? Тут хоть земля твердая. И кто тебя заставлял? Сам напросился… А если испанец где-нибудь рядом? Схватит тебя за шиворот – и нож в спину…
Тихо кругом. Мало-помалу я успокоился. Даже трясучка прошла, хоть и рубашка была мокрая. Некоторое время я полз, а потом вообще встал и пошел, – правда, пригибался. Думаю, если я ничего не вижу, то и меня не видит никто. Чудное дело темнота! Сначала ее боишься, а потом даже приятно, как будто в шапке-невидимке.
Поближе