По поводу ног я быстро выяснила хитрость эрзянских девушек – они просто наматывали на ноги полоску за полоской тонкую белую ткань, чтобы ноги действительно выглядели толще! С позиций девушки двадцать первого века это казалось полным бредом, но кто его знает, как отнесутся мои ратники к таким завлекалочкам? А если они вообще решат остаться в этих благословенных лесах? Уеду одна!
Я настолько привыкла, что Вятич с утра до вечера возится со мной, что простить ему внимание еще к кому-то не могла. И даже внимание кого-то к нему тоже. Уколы ревности? Наверное. Но это такое вредное чувство, которое никакими разумными размышлениями не истребить, сколько ни старайся.
Не удержалась, чтобы не съязвить по поводу особой стройности ножек:
– Вятич, замучаешься у такой красотки тряпки с ножек разматывать, чтобы в постель затащить!
Он внимательно посмотрел на меня и поинтересовался:
– Ты здесь кому-нибудь об этом говорила?
– Нет, зачем? Это их мода, если нравится, пусть мотают.
Сотник удовлетворенно кивнул:
– Советую не критиковать, это действительно их мода и их дело. – И вдруг наклонился к моему уху: – А женщину в постель можно затащить и не разматывая и даже не раздевая. Тебе это никогда в голову не приходило?
Выпрямился и пошел по своим делам, а я осталась, как дура, переваривать. Нет, сообразила я сразу, но ответить не смогла. Конечно, он прав, только эта правота была сродни пощечине. Да чтоб я еще хоть слово сказала! Пусть хоть со всем Саровом переспит! Пожалуй, только вон с Салуней не нужно, это будет совсем у меня на виду.
Я ненавидела законы природы, заставлявшие моих ратников глазеть на девушек, и наоборот. Но поделать против этих законов ничего не могла.
Мне было грустно и скучно. Шла вторая неделя пребывания в Сарове, Вятич с местными без конца на охоте, носили и носили птицу, которая уже потянулась стаями на юг. Женщины щиплют и складывают про запас. Хозяйка знала русский ровно в объеме «есть будешь» и «спать пора», что я вполне могла бы понять и без перевода. Доить козу я не умела, да и вредное животное к себе никого, кроме хозяйки, не подпускало, Салуня, у которой я жила, взялась за веретено, что мне тоже недоступно, было скучно.
Большую часть дня я тренировала руку, пуская и пуская стрелы в цель. Сначала это привлекло местных мальчишек, они висели на нашем плетне гроздьями, едва не свалив его, через пару дней пообвыкли, и я занималась уже без любопытствующих. Убедившись, что моя скромная персона больше никого, кроме меня самой, не интересует, я принялась упражняться с мечом.
Салуня вдруг сказала, что завтра пойдет за ягодой на болото.
– Я тоже.
– Хорошо.
Вот и все общение.