Глупость, непростительную и роковую, совершил василевс Арсений, но за этой глупостью, как и за глупостями, совершаемыми кайзером, угадывался ум. Чужой, расчётливый, равно враждебный как пруссакам, так и русским. Заботливо и умело посеянные зубы дракона стремительно прорастали, побеги готовились вот-вот расцвести, и Шуленберг не представлял, как оборвать наливающиеся будущей кровью бутоны.
Ещё утром граф Александер был почти спокоен – обращение вернославных чухонских общин, хоть и легло на стол василевсу, казалось, останется без последствий. Ливонского посла даже не вызвали к канцлеру, и Шуленберг укрепился во мнении, что горестный вопль не достиг цели. Всесильный граф Тауберт, чьи не столь уж и дальние предки владели в нынешних ливонских землях неплохими угодьями, не мог не объяснить своему василевсу, что стенающие челобитчики если кому и молятся, то дающему золото лично им, и что это за золото – марки ли, фунты или рубли, – для них без разницы.
Да, после неприятных, хоть и не столь серьёзных, как в Унгарии и Богемии, волнений ливонский герцог попросил помощи Берлина и получил её. Да, после того как млавенбургский и ревельский мятежи успешно подавили, местные власти принялись выказывать подданным свою силу. Среди прочих досталось и вернославным общинам, но ничего сверхординарного не случилось, как говорится, «кровью улицы не залили». Более того, утеснённые возопили чуть ли не два года спустя после начала утеснений. Как раз тогда, когда Балканский поход русских стал делом ближайшего будущего.
Шуленберг с нетерпением ждал весенней кампании, полагая, что восточная война отвлечёт Россию от растущей западной, если говорить осторожно, бестактности. Сегодняшний парад – ровно в годовщину мятежа, а в подобных делах совпадений не случается – пруссак объяснял желаньем Анассеополя показать Европе, что внутренней смуты Россия не страшится; но потом Василий Янгалычев, перечеркнув Зульбург, приветствовал одного лишь серба, и дипломат понял – что-то грядёт. «Что-то…» Манифест, от которого до войны ближе, чем до георгинов в посольском дворике!
Ливонское дело прямо-таки разило провокацией, но чьей? Османы в последнее время изрядно поумнели и, если у них там не полный кабак, не могли не понимать, что на кону вся их европейская часть, возможно, вплоть до Ыстанбула. Не в один присест, но стоит только вслед за Валахией и Сербией потерять Болгарию, дальше всё покатится само. Для венцев, как и для французов, Балканы – вопрос не жизни, но кошелька, а для Британии? Только ли «Videant consules, ne quid Res Publica detrimenti capiat»[8], или на кону нечто бо́льшее?
Есть философские школы, полагающие, что слово материально, но, возможно, материальна и мысль. О лорде Грили доложили ровно в тот миг, когда фон Шуленберг подсчитывал, сколько же вытащенных из огня чужими руками каштанов проглотила владычица морей после падения Буонапарте.
Прибывшего с негаданным визитом английского паука пруссак не терпел, однако изменить ничего не мог. Только тронуть перед зеркалом безупречный мундир с орденами, из которых