– Что вас навело на эту мысль?
Прюно усмехнулся, показав крупные неровные зубы, желтые от табака.
– Вряд ли покойник сначала сам себя по голове огрел, а потом застрелился. Бутылка та…
– Какая бутылка? – живо заинтересовался Сезар.
– Разбитая. Которой его по голове и били. На полу осколки, хотя расколотить ее, конечно, сила нужна – бутыль на славу. Вино в ней было, немного, но было, с кровью смешалось. Там его ударили, больше негде.
– То есть вы предполагаете, что некто огрел капитана по голове бутылкой, а затем обставил все как самоубийство? А не могло случиться, скажем, так, что де Эмон имел с кем-нибудь ссору, господа повздорили, противник ударил его бутылкой, а затем ушел? Капитан же, очнувшись, впал в черную меланхолию и решил свести счеты с жизнью. Пьян был. Расстроен.
– Ну, вином от него, конечно, разило. М-да. Только нет, не так все было. Там тонкий… как это говорится… а, нюанс, – последнее слово доктор выговорил с гордостью. – Коли все так бы случилось, как вы предполагаете, он бы слегка по-другому лежал. Ну и лоб…
– Что – лоб?
– Я видал, как стрелялись, – ответил Прюно неожиданно усталым голосом. – Особенно, помню, был один… Лейтенантик молоденький. Приехал из самого Парижу в полк, весь такой цветущий, пахнущий. И влюбился, как кот, в дамочку обозную. А они, обозные, знаете какие – им заплатишь, они дают, что пожелаешь. Какая тут любовь. Он ей стихи писал, шлюхе вшивой, прости господи, – врач сплюнул. – Говорил, муза она его. Чушь нес. Я ему подсунул кое-какие травки, чтоб он в клозете пару дней посидел да поразмыслил, только его все забирало и забирало. До того дошло – предложение ей отправился делать. Ну а она, м-да… обозная девка… высмеяла его перед друзьями-офицерами. Он пошел к себе в палатку да и пулю в лоб, вот так. Мать у него от горя чуть с ума не сошла, как говорили.
Сезар молчал.
– Я все это к чему, сударь, рассказываю вам… А, впрочем, показать-то проще, – Прюно встал, дотянулся до полки и взял с нее пистолет. – Ежели человек в лоб стреляется, как капитан наш, то ему это делать неудобно. Ибо пистолеты наши, как изволите видеть, длинные, а руки не очень, – он повернул пистолет дулом к себе, приставив дуло к центру лба. – Есть покороче, да только у де Эмона был приблизительно такой, как у меня. Видите? Прямо в лоб тычешь, и неудобно. Обычно поэтому в висок палят, в лоб-то реже. Потому как руку вытянуть надо, а пистолет…
– Я понял, – прервал его Сезар, – и что же? Вы ведь показываете, как это возможно.
– Возможно, сударь, – врач снова сел, положив пистолет на стол рядом с собою, – а только дальше смотрим на результат. Кто в лоб застрелился – это одно, а в кого стреляли с расстояния, хоть с небольшого, – другое. Следы пороха и то, как пуля вошла и вышла, – тоже детали немаловажные. Когда сам стреляется чудак, чуть наискось получается, а тут – словно он себе запястье вывернул. К тому же, думаю, убили его