Почувствовав его взгляд, она глянула на него. Он невольно выпрямился и сглотнул.
– Садись, – сказала она сипловатым голосом, кивая на скамейку. – В ногах правды нет.
Он почти упал рядом с ней. Молча. Собака вздыбила загривок и зарычала.
– Альма, фу! – сказала женщина. – Свой. Хочешь? – Она протянула ему кусок хлеба. – Ломай! Люблю съесть хлебец на воздухе. Задержалась в городе, оголодала.
Мирона, покосившись на собаку, протянул руку, осторожно отломил кусочек.
– Ты кто?
– Ростислав Мирона.
– А по батюшке?
– Иванович. Можно Ростислав.
– Не спеши, Ростислав Иванович. Без отчества человек вроде голый, беззащитный, надо с отчеством.
Он вздрогнул: маска! Отчество – та же маска! Она говорила его словами.
– А делаешь что?
– Я скульптор. Художник.
– Скульптор? Людей лепишь? А я Саломея Филипповна, ветеринар. Людей тоже могу, все божья тварь. Будем знакомы.
Они ели хлеб. Она доела, встала:
– До свидания, Ростислав Иванович, будь здоров.
– Подождите! – вырвалось у него. – Где я вас найду?
– Зачем? – она уставилась на него черными бездонными глазищами.
– У меня мастерская, я хочу вас лепить… Пожалуйста! Для музея.
– Для музея? Зачем?
– Музей восковых фигур, мэр дал денег и дом, где молодежный театр.
– Как в Лондоне? Мадам Тюссо? Внук был, рассказывал. Не знала. У нас в городе много народу, я тебе без надобности. Да и времени у меня нет.
– Мне нужны вы! – выкрикнул Мирона, хватая ее за руку. Альма зарычала. – Пожалуйста! – Он чуть не плакал. – Вы не понимаете! Вы… вы… Пожалуйста!
– Успокойся, Ростислав Иванович. Прямо как дитя малое из-за игрушки. Пару часов тебе хватит?
– Да! Да! – заторопился Мирона. – Несколько часов, потом… еще. Я постараюсь побыстрее. Спасибо!
…Женщина во весь рост, в черном балахоне смертника и капюшоне, с длинной спутанной черно-седой гривой, с пронзительными черными глазами и страшной улыбкой. К ее ногам жмется белый волк с оскаленной пастью, тут же пара вязанок хвороста. Мирона наклоняется, нажимает на кнопку, запускающую крошечный вентилятор, спрятанный