Период, охваченный этим томом, был ознаменован внутренним расколом и международной сумятицей. Он был свидетелем вступления Америки в мир, в котором мы уже не возвышались над всеми, хотя и оставались весьма влиятельными. То был болезненный переходный период, не без достижений, как я надеюсь, период, который дал старт процессу, внесшему новый и в перспективе, возможно, даже более продуктивный вклад в развитие свободных обществ. Для кого-то трактовка в этой книге противоречивых вопросов, особенно Вьетнамской войны, станет точкой зрения с той стороны баррикад, которая им совершенно незнакома. Здесь все преподнесено со всей возможной честностью и с намерением примирить всех, а не для того, чтобы заполучить очки для будущих дебатов. Как нация мы можем переступить через наши распри только путем признания того, что по обе стороны баррикад стояли весьма серьезные люди. В следующей книге я собираюсь осветить период с января 1973-го по январь 1977 года, на протяжении большей части которого я был Государственным секретарем. В том томе будут обсуждаться такие вопросы, как Уотергейт и отставка Ричарда Никсона; ближневосточная война октября 1973 года и «челночная» дипломатия, которая последовала за ней; такие международные экономические проблемы, как нефтяной кризис и диалог между Севером и Югом. Речь пойдет также о Южной Африке, падении Сальвадора Альенде и нашей латиноамериканской политике. Хочу осветить захват власти коммунистами в Индокитае, переговоры по ОСВ-2, развитие наших отношений с Китаем. Опишу президентское правление Джеральда Форда, выборную кампанию 1976 года и другие темы. В связи с некоторыми из них я буду, возможно, возвращаться к событиям периода 1969–1972 годов, которые не вошли в эту книгу в связи с недостатком места или по причинам непрерывности изложения темы. Читателям, которые держат этот увесистый том в своих руках, трудно будет поверить, что что-то было опущено, однако будут признательны, если какие-то темы будут действительно затронуты во втором томе.
При написании этого отчета я старался минимально опираться на собственную память. У меня была возможность ссылаться на документальные свидетельства и на свой дневник, который я вел часть этого периода. У меня есть намерение оставить аннотированную копию этого тома с моими документами для использования учеными, которые, возможно, займутся этим периодом гораздо детальнее.
Одним из парадоксов нашего времени меморандумов и ксероксных машин, разрастающейся бюрократии и повсеместного ведения записи состоит в том, что написание истории, по-видимому, стало практически невозможно.
Когда какой-то историк имеет дело с предыдущими столетиями, проблема состоит в том, чтобы найти достаточно материала того времени. Когда он пишет о современной дипломатии, проблема для него в том, чтобы не оказаться погребенным под обилием материала. Если бы ученому с безупречной репутацией и бесспорной объективностью был дан свободный доступ к миллионам разных документов за любой четырехлетний период, ему было бы до чрезвычайности трудно определиться, с чего начать. Записанная история в самом своем объеме ровно так же затемняла бы суть, как и освещала ее. Она не давала бы никаких критериев для определения того, какие документы представлены в качестве алиби, а какие на самом деле являлись руководством к действию, какие отражали действительное участие и какие были подготовлены вопреки главным событиям. До наступления эры моментальной связи директивы для переговаривающегося лица должны были носить концептуальный характер, поэтому они позволяли получить представление о мышлении государственного деятеля. Во времена телетайпа они обычно носили тактический или технический характер, а потому ничего не говорят о более крупных целях и предпосылках. Официальные папки нашего периода не обязательно раскрывают то, какие решения были приняты по неофициальным каналам в обход официальных процедур или что было решено устно без внесения в текст официальной записи. Отчет о беседе участника переговоров легко может быть самооправданием задним числом. (Дин Ачесон однажды сказал, что он никогда не читал записи беседы, в которой автор оправдывается в своей аргументации). Современная практика несанкционированного или свободного разглашения уж очень напоминает тот факт, что любой документ пишется с прицелом на самозащиту. Выигрыш журналиста является проигрышем историка.
Участник великих событий не застрахован, разумеется, от этих болезней, когда он пишет свой отчет. Несомненно, его восприятие будет подвергаться воздействию его собственного участия. Порыв, направленный на объяснение, сочетается с порывом, направленным на то, чтобы защититься. Но участник события вносит, по крайней